Йоав Блум - Руководство к действию на ближайшие дни

Он откинулся на спинку стула, поставил стакан с тем, что в нем осталось, на стол и постарался вспомнить.

Блокнот лежал на столе, ожидая, что он запишет в нем свои выводы.

Был вечер.

Я стоял перед зеркалом, из него на меня смотрело старое лицо Хаима Вольфа. Я подошел к письменному столу. Играла какая-то мелодия в стиле ретро. Фрэнк Синатра или Эдит Пиаф. Звуки неразборчивые. Мне было интересно – и слова, которые я вызубрил когда-то давно, сами устремились в голову.

Я взял ручку и гладкий белый лист бумаги и стал писать. Помню царапины на столе, воркование голубей за окном, уютное ощущение от тапочек на ногах и то, как ручка была зажата между моими пальцами и немного давила на фалангу среднего.

Я помню, как писал, писал – и вдруг стал рассматривать этот лист, дал написанным словам отпечататься у меня в памяти. И тихо улыбался.

Стефан быстро выпил еще один глоток из стаканчика.

Не слишком много, чтобы не было тумана в голове. Но и не слишком мало, чтобы воспоминание стало четким. Хватит, это все.

Смотри, письменный стол, старое стихотворение и много строк из слов, которые я записал на листке.

Писал и улыбался, улыбался и писал.

Стефан спешно взялся за блокнот. Взял ручку и записал слова, которые всплыли перед его глазами, заполнил целый лист своим убористым почерком, вспоминал прошлое. Закончив, быстро перечитал написанное и выругался.

Сантименты. Сентиментальные итоги чего-то, много клише. Вот и все. Вольф начал с того, что «эти слова существуют не сами по себе, нужно кое-что еще, что их дополнит. В этом они, наверное, как люди». Дальше было еще хуже. Целая страница разглагольствований о том, как люди «привязываются друг к другу», о «способности видеть глазами другого» и всяких таких глупостей.

Да пошел Хаим Вольф к черту, маленький хрен. Маленький сентиментальный хрен. Стефан взял бумажный листок, снова откинулся на спинку стула и еще раз перечитал текст – медленнее, пытаясь распознать в нем какой-то шифр.

Начало истории Томаса Билла так и будет покрыто мраком, но, по крайней мере, та часть истории, что касается Роберта Морриса, точно произошла в январе 1820 года.

Солнце как раз приступило к обычному своему процессу, который люди называют «закатом». Роберт Моррис сидел за стойкой регистрации в своей гостинице, сложив руки на животе – похудеть бы не мешало, – желто-оранжевый свет, проникавший через окна, отражался на его залысинах, взгляд скользил по стенам.

Жизнь была хорошей и простой. Гостиница «Вашингтон» в Линчберге, которой он управлял, считалась лучшей в городе, особенно – следует признаться – благодаря репутации ее владельца. Дело процветало, он принимал и обслуживал господ и дам хороших манер, вкуса и положения. Солнечный свет бликовал на люстре, намечался очередной тихий и спокойный вечер.

Будучи хозяином гостиницы, Моррис далеко не всегда, разумеется, сам сидел за стойкой. У него были и другие занятия, а кроме того, от него всегда требовались внимание и предупредительность к нуждам гостей. А иногда достаточно было просто не совать нос в их дела. Постоянный надзор за тем, как немногочисленный штат гостиницы «Вашингтон», включая членов его семейства, исполняет свою работу, и полное доверие со стороны гостей были частью успеха.

Однако в тот вечер он позволил себе просидеть несколько часов за стойкой. Там было приятно сидеть, оттуда открывался хороший вид на улицу. За эти часы не пришел ни один клиент. Дни после Рождества далеко не самые напряженные, мягко говоря. И все же, когда закат был в самом разгаре, послышался звон колокольчика – он звонил всякий раз, как открывалась входная дверь, – и в залитую золотым светом комнату вошел красивый высокий человек, тщательно одетый, с тяжелым на вид коричневым чемоданом в руках. Не зная, что его жизнь сейчас резко изменится, Роберт Моррис приподнялся и встал, чтобы с улыбкой поприветствовать нового гостя.

Незнакомец подошел к стойке, нагнулся, поставил чемодан на пол и выпрямился.

– Доброго вам вечера, – сказал он ровным спокойным голосом.

– И вам самого доброго вечера, – ответил Моррис.

– Мне нужна комната. На одного.

Моррис смерил его взглядом всего за десятую долю секунды. Это был высокий человек, примерно метр восемьдесят, очень смуглый, как будто он провел несколько месяцев на палящем солнце, с черными глазами, черными волосами чуть длиннее, чем принято, но не длиннее, чем полагается носить культурному человеку, с хорошей фигурой, в черной ковбойской шляпе с широкими полями. Солнце играло пылинками на этой шляпе: они поблескивали. У человека было симметричное красивое лицо. Моррис не сомневался, что немало женщин, остановившихся в гостинице, заинтересуются гостем.

– Ваше имя? – спросил Моррис.

– Томас Джей Билл.

Моррис быстро заполнил маленький бланк и положил его на прилавок.

– Пожалуйста, господин Билл, – сказал он. – У нас достаточно комнат, которые отлично вам подойдут. Позвольте мне рассказать о наших ценах и услугах, которые вы сможете у нас получить, и потом я отведу вас…

Томас Билл медленно поднял руку и покачал головой.

– Не надо, – сказал он. – Дайте мне комнату на свое усмотрение. Я приехал главным образом потому, что владелец гостиницы – человек честный и я полностью полагаюсь на него. Денежные дела уладим при выезде.

– Хорошо. – Моррис выпрямился. – А когда, по вашей оценке, это произойдет?

– Через несколько недель, – сказал Билл и поднял чемодан. – Пойдемте?

Томас Билл оставался в гостинице «Вашингтон» почти два месяца.

Он медленно завтракал, долго сидел в баре у стойки и читал, редко гулял по Линчбергу, даже когда погода была прекрасной и располагала к прогулкам. Без сомнений, он прибыл в гостиницу, чтобы отдохнуть после напряженного периода. Иногда, по вечерам, Моррис видел, как он сидит и ведет оживленную беседу с какой-нибудь женщиной. Все гости любили его. Мужчинам нравилось разговаривать с ним – это всегда было интересно и содержательно. Особенно им было приятно, что после разговора он платил за их напитки. Женщинам льстило его умение беседовать вежливо, но не ограничиваться набором пустых любезностей, при этом глядя им в глаза.

Иногда Билл останавливался поговорить о текущих делах у стойки регистрации и раз или два даже приглашал Морриса составить ему компанию. Легко кивнув – поля его шляпы наклонились – и сделав едва заметный жест ладонью, предлагал подсесть к своему столику, чтобы за джентльменской беседой выпить перед сном.

И вот, как-то вечером, примерно через два месяца после того, как Томас Билл молча вошел в парадную дверь гостиницы, он снова стоял с чемоданом у стойки регистрации. Заплатив мальчику, который дежурил в ту ночь, все, что следовало по счету, он попросил передать свою благодарность владельцу гостиницы, вышел на улицу – и исчез.