Себастьян Фолкс - Энглби

Закрыв глаза, я увидел вечернюю туманную дымку, окунулся в промозглую сырость, которую натянуло с болот, почуял запах дешевых студенческих сигарет.

Я всей силой своего воображения давил на прозрачную дверь в портале времени.

День был в разгаре, я стоял не открывая глаз, и тут она вдруг подалась и меня впустила…

Только не в тот вечер следственного эксперимента.

А в такой же вечер и тот же самый час двумя неделями раньше. Впервые с тех пор я словно бы увидел целостную картину того, что произошло. Не знаю, насколько это было действительно воспоминанием; но в любом случае — непротиворечивой версией тех событий.

Мой «Моррис-1100» был припаркован на Парк-стрит (где же еще?) напротив студенческого театра. Сбежав с вечеринки, я сел в машину, свернул за угол на Джизес-лейн, подъехал к красивому зданию в начале Малькольм-стрит, не то в георгианском стиле, не то в стиле королевы Анны, заглушил мотор и стал ждать.

Время от времени на Джизес-лейн выходили студенты — по одному, по двое, по трое, хохотали, что-то договаривали друг другу, потом прощались и расходились кто куда. В основном они сворачивали налево, в сторону Кингз-стрит и большей части колледжей.

Наконец я увидел белокурую головку в туманном облачке от дыхания. Я включил мотор и зажег фары. Дженнифер замерла, выжидая — тронусь я или можно будет перейти улицу, — и продолжила путь по правой стороне Джизес-лейн на восток.

Вот она прошла вдоль мощной церковной ограды и оказалась напротив главного входа Джизес-колледжа, тут я и подъехал по противоположной стороне улицы. Опустив боковое стекло, окликнул:

— Дженнифер! Это Майк. Подбросить тебя?

Она, прищурившись, вглядывалась в туман:

— Кто это? А, ты, Майк.

Джен колебалась.

— Поехали, — сказал я, — нам как раз по пути. Да и холодина такая.

В свете уличного фонаря было видно, что она улыбнулась. Я знал, о чем она думает. Она думает, что отказаться — это невежливо. Что предпочла бы пройтись пешком, но Майку может почудиться, будто его презирают.

Оглядевшись, она перешла дорогу и села рядом со мной, прихлопнув дверь.

Машину заполнили ее духи, одежда, волосы, запах вина и сигарет, живое тепло ее дыхания.

— Как мило, Майк! Ты уверен, что тебе не придется делать крюк?

В ее контральто слышалась улыбка.

— Все нормально, мне все равно надо на Де-Фревилль-авеню, завезти реферат научнику.

— Это же тут, за углом.

— Я в курсе. Должен был отдать сегодня днем, но не получилось. И решил бросить ему в почтовый ящик, пусть думает, во сколько именно я это сделал.

Когда я лихо свернул на Виктория-авеню, Дженнифер расхохоталась.

— Здорово. Настоящая машина, с обогревом. А я обычно на велосипеде, но какой-то гад угнал мой велик, я его рядом с «Эммой» оставила.

— Правда гад!

— Завтра покупаю новый. Папа отстегнул денежку.

— Класс!

Как быстро летели минуты. Я ехал на самой малой скорости, но конец поездки неотвратимо приближался. Мы уже миновали паб «Форт Сент-Джордж» по правую сторону дороги и эллинги по левую, въехали на мост, и впереди показалась Честертон-роуд. Но пока Дженнифер еще тут, со мной, вся со мной. Это были самые лучшие две минуты моей жизни.

Тут она принялась рыться в сумке, наверное, искала ключи. Хотя мы даже до ее улицы не доехали. Стало быть, не собирается задерживаться в машине ни на секунду. Готовится выскочить, как только подъедем к дому. Это нервировало.

А дальше… Дальше пустота, провал в памяти — если это в самом деле была память.

Воспоминание — нет, не то — сюжет, последовательность событий, проявившихся в сознании, была четкой и ясной — до самого момента, когда мы пересекли реку Кем. Я мог снова и снова проигрывать все это в уме — ничего не менялось. Я отчетливо помнил каждое слово Джен, каждую модуляцию голоса и напускную безмятежность, призванную скрыть легкую тревогу.

И так — вплоть до момента, когда передние колеса «морриса» коснулись полотна дороги на северном берегу. Дальше — ничего. Обрыв пленки.

Я открыл глаза. Было два часа дня, я стоял посреди Кингз-стрит, ощущая во рту вкус виски. Я вернулся в настоящее, со всей его неизбывной, неотвратимой банальщиной. «Настоящее». Как же я его ненавижу — плоское, не имеющее ни глубины, ни контекста.

Я дошел до гостиницы, поднялся на лифте, прошел по душному коридору, распахивая одну за другой несколько пожарных дверей и наконец добрался до своего номера. Где принял две голубенькие по десять миллиграммов и запил их спасительным «Джонни Уокером».

Ну и что тебе теперь делать, Майк?

Да ничего. Дождаться, пока подействуют таблетки.

Потом сесть за «Тэнди» печатать статью.

Я не могу проникнуть в прошлое. Даже мне это не под силу. Тогда с какой стати это может понадобиться кому-то еще?

Но даже если кто-нибудь — уж не знаю как — туда и проберется, как он поймет, что именно в нем правда?

Моим самым страстным, самым отчаянным желанием было вернуться туда, перепрожить и все исправить.

Каждым атомом своего тела я жаждал снова стать девятнадцатилетним.

Да и кто на свете, имей он шанс, не согласился бы воскресить тех, кого уже нет? Чтобы они снова дышали где-то рядом, и ты бы шел с ними рядом.

Кто из нас не отдал бы все за то, чтобы вернуться в те дни надежд с багажом зрелого опыта? Снова встретиться с ясноглазыми девочками и мальчиками и воспользоваться этим со взрослой нежностью и со всем пылом девятнадцати лет.

Но коль скоро даже мне не удалось вырулить против течения времени, которого жалким, недоразвитым гомо сапиенсам не дано ни промерить, ни развернуть вспять по собственной воле, то почему это получится у кого-то еще?

А если и получится, с какой стати нам верить тому, что они там якобы обнаружили?

Я открыл блокнот, расправил страницу и застучал по пластмассовой клавиатуре.

Тони Болл от статьи был не в восторге, она показалась ему «малость высосанной из пальца». Многовато вот этих «с-одной-стороны-с-другой-стороны».

Зато Маргарет материал понравился.

— Ты прикольный, Майк. Статья про Джефри Арчера такая смешная!

— Это я не нарочно.

— И про Кена Ливингстона.

— С ним я тоже вообще-то обсуждал серьезные вещи.

Маргарет смотрела на меня с обожанием, которое меня уже начинало бесить. Ты смешной мальчик, читалось в этом взгляде, но я не против: меня тебе не одурачить, я же знаю тебя насквозь. (Она продолжала накупать мне одежду, кажется, я понял зачем: пыталась меня переделать или спасти. Господи…)

Как бы то ни было, эту статью в комплекте с тремя другими я отослал на какие-то конкурсы и снова получил награду. И как следствие — очередной обед, на этот раз в ресторане гостиницы «Савой», во время которого кто-то из «Дейли миррор» сблевал на стол.