Себастьян Фолкс - Энглби

Что, интересно, я рассчитывал найти? Сущность, сердцевину. В какой бы город меня ни занесло, я не успокаиваюсь, пока не найду площадь или улочку, вместившую самую его суть. Квартал Марэ, площадь Бастилии, Пигаль, Шестнадцатый округ, Ле-Аль… Я имею в виду, надо просто настроиться, чтобы один из вас сам ощутил себя этим городом.

Я бродил почти час. Гаррет-Хостел-лейн, Теннис-Корт-роуд, Фри-скул-лейн… Ключ где-то тут. Церкви через каждые несколько ярдов. Странно — я их начисто забыл, ни одной не помню. Было начало марта, но стоял холодина. Не стужа, от которой щиплет нос и уши, а промозглый, как в склепе, холод, пробирающий до костей. От него у прохожих на Пембрук-стрит лица были сплошь красные, глаза слезились: казалось, что все плачут.

Зайдя пообедать в паб «Мельница», я выбрал угловой столик, ту самую скамью, где когда-то так некстати уселся, помешав Дженнифер и Робину. Интересно, как они потом «продолжили тему» в пабе «Свободная пресса»?

Принесли мою «сосиску с пюре». Свернутая кольцом, она лежала поверх картофельного островка посреди моря подливы. Да какая разница. В настоящем меня уже практически не было. Я изо всех сил навалился на тонкую дверь, отделяющую меня от прошлого.

Дверца была такой хрупкой, такой прозрачной. Почему же она меня не пускает? Боже, какого волевого усилия это потребует? Я прямо слышал, как мои нервные клетки стонут от натуги. Насколько это труднее всего того, к чему мы обычно стремимся и чего добиваемся, — совершить то, что наверняка возможно: проникнуть в истинное, то есть нелинейное, время?

И вот я увидел Роба, наклонившегося над столом, вельветовая ранглеровская куртка слегка задралась на худой студенческой спине, оголив пару нижних позвонков. Я увидел голые ноги Дженни, острые коленки, прикрытые подолом юбки в цветочек. Подавшись вперед, я положил ладонь на ту скамейку, на те молекулы деревянной поверхности, которые соприкасались с телом Джен. Прочувствовал их ладонью. Прошу, пожалуйста, впусти меня назад… Всемилостивый Боже, неужели я прошу слишком многого?

На встречу я пришел вовремя, дон с исторического факультета (он же действительный член) здорово мне помог. Назвал людей, с которыми стоило переговорить, людей, хорошо знающих нынешнего магистра и не имеющих в этих интригах личного интереса. Один из них работал в моем родном колледже.

Дон даже сам позвонил этому человеку (Лайтфуту: я сразу вспомнил это имя) и попросил меня принять.

— Да-да, отлично. Зовут его Майкл…

— Уотсон, — подсказал я.

— Уотсон. В пять часов? Да, он говорит, это было бы замечательно.

К воротам колледжа я подошел на полчаса раньше и быстренько прошмыгнул мимо привратницкой, чувствуя себя мошенником, которого вот-вот схватят. Я был начеку. Кто тут может меня вспомнить? Уэйнфлит, Вудроу. Доктор Джеральд Стенли. Доктор Таунсенд (этот-то вряд ли). Ноги сами принесли меня по лестнице к первому моему студенческому жилью. Ничего не изменилось. Тот же запах линолеума и нагретого бетона. На черных табличках белели фамилии студентов и недостертые линеечки шаблона. Я машинально дошел до своей двери, даже не сознавая, второй это этаж или третий.

Значит, что-то я все-таки не забыл, несмотря на временные провалы в памяти. Я уже повернул обратно, когда мимо меня в комнату проскользнула девушка в дафлкоте. «Совместка». Ну да. Она самая.

Я был готов, что студентка тут же поднимет шум и заявит на меня как на насильника либо брызнет в глаза из баллончика. Но она меня словно не видела. Вообще не отметила моего присутствия.

Вернувшись в гостиницу, я сел на телефон и организовал несколько интервью. А наутро взялся за донов: собственноручно вытащил этих краснорожих любителей охоты на лис из-за глинтвейна в их кельях, под дулом пистолета отправил их в коридоры власти тори и заминировал их академические кущи. Горожане против профессур? Отлично, тогда я горожанин, если что.

Так я отрапортовал Тони Боллу.

На самом деле все доны оказались хилыми бородатыми трезвенниками с неизводимым провинциальным выговором вроде моего. И все сообщили много полезного — при условии анонимности.

К полудню статья уже практически сложилась. Это понимаешь, когда прекращаешь записывать. За первым собеседником строчишь все подряд, и то не успеваешь, поскольку еще не в курсе. Со временем пишешь все меньше. Когда, занеся ручку над бумагой, успеваешь подсказать собеседнику название его собственного колледжа, — статья, считай, готова. Пустая страница блокнота — это отработанный сюжет.

Теперь можно было отправляться на обед в «Свободную прессу» по узкому бульвару Проспект-роуд. Этой улицы я вообще не помнил, но вдруг замер. Не тут ли в свое время жил Стеллингс? Смутно вспомнилась открытая дверь и некрасивая девушка на пороге.

И тут прошлое обрушилось на меня — внезапно и необоримо.

До крови.

Это не я вернулся в прошлое и теперь проживал его заново, попутно кое-что улучшая. Это оно само прорвалось ко мне и теперь разыгрывалось в точности как тогда, но с участием меня нынешнего и посреди моего довольно-таки постылого настоящего.

В витрине магазинчика «Джон Кук энд бразерз» громоздилась пирамида из банок с фасолью — кадр даже не из студенческих лет, а из детства, когда в Англии такие лавочки были на любом углу, у каждой своя специализация. В одной торговали свиными окороками, в другой — бакалеей. Из магазина вышел мужчина в белом фартуке с глянцевитыми волосами и — я даже зажмурился и снова открыл глаза, чтобы убедиться, — прямым пробором. Так причесывались при короле Эдварде.

Оставив мысль зайти в «Свободную прессу», я ринулся прочь, надеясь, что от быстрого шага в голове прояснится: Парксайд, Драммер-стрит, автобусная остановка, где я однажды провожал навестившую меня Джули. Я свернул вправо на «дорожку Мильтона» и вышел на Кингз-стрит.

Там я остановился. Вот они, восемь пабов на выбор. Зайдя в ближайший, я взял два двойных виски. Выпил оба залпом, заказал еще.

Важно было не перебрать. Чтобы приоткрыть прошлое, зайти туда, прожить его заново и кое-что подправить, нужно оставаться относительно трезвым.

Я прошел еще немного и оказался в начале Малькольм-стрит, где в свое время отгородили загон для журналистов, сбежавшихся понаблюдать за «Последней прогулкой Джен».

С тех пор тут ничего не изменилось: все тот же неожиданно открывающийся широкий простор — идеальный обзор для полиции.

Я тотчас вновь увидел, как Пек что-то доверительно сообщает себе в лацкан и машет рукой напарнику на Джизес-лейн. И как заместитель начальника полиции Кэннон, весь — рыжее самодовольство, — выставил руки вперед, осаживая толпу.

Вот констебль Кеттл в толстых черных чулках на толстеньких ножках и в дурацкой фуражке направляется к двери, из которой должна будет выйти Ханна в роли Джен.