Себастьян Фолкс - Энглби

Я молчал и думал.

— А если бы я убил еще кого-то, это повысило бы шансы признать меня невменяемым?

Он посмотрел на меня как-то странно.

— Пока трудно сказать. Но советую быть осторожнее. И безусловно, не стоит вешать на себя то, чего вы не совершали. На данном этапе следствия целесообразнее отрицать свою вину.

— Понимаю. А что дальше?

— Будем ждать, когда назначат начало судебного разбирательства. Это несколько недель, а то и месяцев. Для обвинения это знаковое дело, они будут тщательно готовиться.

— И я все это время должен буду находиться тут.

— Да. Обвиняемых в убийстве под подписку не отпускают.

— Эта самая ДНК, — сказал я, — она считается полноценной уликой?

— Пока об этом тоже рано судить. У нас в Англии к ДНК-анализу до сих пор прибегала только защита. Хотя в Америке его уже использовали как доказательство вины — в Вашингтоне, кажется. Но технология пока новая, толком не отработанная и поэтому уязвимая для аргументов защиты.

— Ну хорошо, а если я скажу, что невиновен, а присяжные признают ДНК уликой? Это означает обвинительный вердикт и максимальный срок в обычной тюрьме?

— Именно. Хотя позже можно будет все-таки пересмотреть дело с учетом состояния вашей психики.

Я понял, что мне нужно время подумать. Чего-чего, а этого теперь хватало. На то, чтобы подумать, и на то, чтобы что-то предпринять.

В камере я устраивал себе дневниковые чтения. Жаль, что Джен не написала больше, — каждая страница была уже слишком затвержена, и этим — только этим — они походили на картины Вермеера.

Утешало только, что имелись там еще одна-две записи — поразительные, откровенные, — к которым я не позволял себе возвращаться. Прятал их даже от себя.

Из Лондона приехал мой барристер — королевский адвокат по имени Найджел Харви, упитанный джентльмен в костюме, с кудрявой седой шевелюрой и румяным лицом. Его сопровождал младший адвокат (выглядевший гораздо старше Харви, хотя был стройнее и беспокойнее) и мой солиситор Дэвис. Мы сидели в душной комнатушке для свиданий.

— Ну что же, начнем, мистер Энглби. — Харви свинтил колпачок с авторучки и раскрыл школьную тетрадку в голубой обложке. — Я читал материалы мистера Дэвиса, однако, если не возражаете, я попрошу вас еще раз это пересказать, своими словами. — У него был звучный утробный бас, похожий на голос нашего физика Лайнема по прозвищу Бочка.

Своими словами? Интересно, чьи еще слова могут вылететь из моего рта?

Я рассказал про вечеринку на Малькольм-стрит, как я вскоре вернулся в припаркованную на Парк-стрит машину, а потом выехал на Джизес-лейн и стал ждать Дженнифер.

— Давайте тут пока остановимся, — прервал меня он. — Хотелось бы побольше узнать об этой девушке. Насколько хорошо вы ее знали, как к ней относились. Что-нибудь, что, по-вашему, нам бы пригодилось.

Я напряженно думал. Мешала полученная рекомендация не признаваться и не говорить ничего изобличающего, если я хочу, чтобы меня защищали. Этот румяный человек был сейчас ближайшим моим союзником, я не мог допустить, чтобы он встал и вышел за дверь. Поэтому отчасти я ощущал себя в суде.

На беду, я не умел говорить ничего, кроме правды.

Но слова — самые что ни на есть мои — я выбирал очень тщательно.

— Я ей нравился. Хотя она, возможно, сама не понимала или не признавалась себе, насколько сильно. Я чувствовал, что должен заставить ее понять, как сильно она во мне нуждается. Она поссорилась с парнем, с которым тогда встречалась, и я не хотел, чтобы с вечеринки она вышла с другим, первым попавшимся, — просто назло своему парню. Хотя на самом деле ей нужен был я.

— Какие вы к ней испытывали чувства?

— Самые серьезные.

Я рассказывал ему про свою семью, про мать и отца, про детство. Он молча кивал и иногда что-то коротко записывал. Ощущение было на удивление приятное. Видимо, мне давно требовалось с кем-то всем этим поделиться.

— Давайте вернемся к тому моменту, когда вы ждали в машине.

— Я увидел, как она вышла из-за угла. Постояла, подумала, потом свернула на Джизес-лейн. Заметила мою машину. Узнала меня. Наверное, хотела со мной проехаться. Потом почему-то передумала. Пошла по тротуару, я поравнялся с ней и остановился. Она кивнула мне, вроде как смирилась с неизбежным.

Она села в машину, и это было счастье. Все словно бы наконец наладилось. Нам было хорошо вдвоем, она смеялась, легко и непринужденно, — все стало правильно, так, как должно быть. Мне хотелось продлить это подольше. Может, даже навеки. Я не хотел ее отпускать, не хотел, чтобы все снова стало неправильно. Но мы уже подъехали — слишком быстро. Этого я принять не мог. И в тот момент, когда надо было свернуть вправо, свернул влево, — чтобы потянуть время. Время, когда она рядом.

Потом я испугался, что она выскочит, и прибавил скорость, мы ехали через какой-то жилой массив, а как только выехали на Хистон-роуд — это магистральная дорога, — пришлось выжать педаль газа до полу.

— Почему? — спросил Харви.

Я долго обдумывал ответ.

— Потому что я почувствовал себя полным кретином.

— Продолжайте.

— Дело в том, что она стала реагировать неадекватно. Раскапризничалась, как ребенок, и мне это очень не понравилось. Она вела себя со мной так, будто я чокнутый. Кричала, визжала, колотила по рукам. По сути, загнала меня в угол.

— Какие чувства вы испытывали к ней в эти минуты?

— Никаких. Хотелось, чтобы она снова стала такой, какой я ее знал, а не этой вот скандалисткой. Она унижала меня, и мне хотелось только, чтобы она заткнулась. Да, чтобы она уже наконец заткнулась.

— Понятно. Аккуратнее, мистер Энглби. Продолжайте.

Я напряг память:

— Я подумал тогда, что найду какое-нибудь уединенное тихое место, пусть вылезет из машины, и я сразу уеду. Тоже скверно, конечно, но все же не настолько. Я смогу попросить прощения, заглажу вину. Я бы ее и пальцем не тронул. Но уединенного места все не было! Кончалась одна деревня, начиналась другая, знаете, типа ленточной застройки. Наконец я заехал в то место, в Рэмптоне. Дальше был тупик.

— И?

Я посмотрел на барристера.

Он откашлялся.

— Простите. Я понимаю. Не торопитесь.

…Дорога под названием Куку-лейн была уже не асфальтовой, а бетонной — вероятно, тупик для парковки грузовиков. А дальше пошла грунтовка, ведущая в болота. Я выключил фары. Не хотелось, чтобы Дженнифер выскочила и убежала. До жилья было недалеко, она бы подняла шум. Я стиснул ее запястье так, что она вскрикнула, и сказал: «Сиди на месте, пока я не подойду с другой стороны».

Я обошел машину, открыл дверь. Выволок Джен наружу. В темноте почти ничего не было видно, но она не сопротивлялась. И не кричала.

— Тихо! — сказал я. — Тогда все будет хорошо.