Михаил Талалай - Цветы мертвых. Степные легенды [сборник litres]

Как-то, несколько лет назад, в одном казачьем журнале было написано, что национальный состав уссурийцев был сильно разнообразен. Это неверно, и касается только, и то частично, офицерского состава. Среди них тоже в основном были забайкальцы: Шестаковы, Шереметьевы, Калмыковы, Бирюковы. Кузнецовы, Поповы, Черемисиновы, Февралевы, Жигалины, но и те в большинстве своем пришельцы с Дона или Урала. Были и со стороны приписавшихся перед поступлением в училище: Савицкие, Антоновы, Крузе, Абадзиевы, Шадрины, Климовские. Были даже два князя: Хованский и Кекуатов и граф Комаровский, известный тем, что был убит в Венеции некоей Тарновской.

Перед мировой войной состав офицеров сильно пополнился молодежью, и войско отправило своих казаков под надежным руководством опытных офицеров. И смешанные в своем составе офицеры потеряли 3/4 своего состава, а рядовые казаки выбиты были настолько, что пополнение войско стало давать только для полка, а в дивизион пришлось получать казаков из Енисейского войска, целиком в войне не участвовавшего.

После неудачного окончания войны, не по вине русской армии, уссурийцы отправились домой в полном составе, вместе со своими родными Приморскими драгунами, Нерчинцами (забайкальцами) Амурцами, и во всей дивизии не было ни одного случая не только убийства офицеров, но и никаких эксцессов. Также казаки по длинной, многотысячной, дороге, не дали в обиду большевикам ни одного своего офицера.

В мировую войну, очень кровопролитную для Уссурийиев, входивших в конную дивизию под командой сурового, храброго и справедливого генерала Крымова, дивизия в составе российских казачьих войск заняла одно из первых мест и по потерям и по проявлению своей доблести.

Войны разоряли уссурийцев непрерывно, но верные старой России они почти поголовно ушли заграницу, приняв крест изгнания.

Теперь над прежними гостеприимными уссурийскими станицами не реет желтый их флаг. Не поют казаки своих донских, кубанских, уральских и терских песен. Не выглядывают смелыми быстрыми глазенками смуглые и русокосые девки из-под ярких платков на проезжавших казаков, и не бегают по станицам в валенках, без штанов и в отцовской желтой фуражке казачата.

Только по-прежнему уныло шумит тайга, да струится по прежнему желто-мутная Уссури, спеша к своему старшему могучему брату Амуру, чтобы вместе мчаться потом далее в океан, заграницу.

Теперь Уссурийский Край, вместе с Амурским, представляет собою особую область, совершенно недоступную постороннему оку. Что там делается, никто не знает, как не знает, что делается и в самой России. Под замком Уссурийский Край и уссурийцы разделили участь несчастной России.

«Русская мысль», Париж, 4 мая 1961, № 1677, с. 6; также (перепечатано со ссылкой на «РМ»): «Родимый край», март-апрель 1962, № 39, с. 22–23.

Всегда читаю с удовольствием воспоминания г. Нагеля «На заре автомобилизма». А последняя его статья невольно заставила меня вспомнить об одном моем «тоже пробеге», частью по тому же маршруту. Не помню уже теперь, в каком порядке шли населенные пункты, но так же я проезжал Хмельник, Литии, Летичев, Проскуров, Бердичев и т. д. Путь мой лежал из Галиции в Киев на низкоходном, городского типа, автомобиле Пежо.

Я никогда не был ни спортсменом, ни шофером, и в автомобильном деле ничего не понимаю и до сих пор, так как, несмотря на мое острое желание в те далекие времена иметь после войны свой автомобиль, мне это совершенно не удалось.

В штабе армии была подвижная автомастерская, в которую поступали машины для починки из штабов корпуса, дивизии и т. п. В этой автомастерской был симпатичный вольноопределяющийся Р. из харьковских студентов. Он предложил мне как-то заняться изучением и автомобиля, и езды на нем. Я охотно согласился. И вот почти каждая починенная машина начала проходить, если можно так выразиться, через мои руки. Р. объяснял мне – какая, где, и там произошла починка данной части, и я таким образом уже до некоторой степени знал устройство машин.

До познания мной этих премудростей Р. меня к управлению машиной не допускал. Наконец, он решил сделать первый опыт на только что починенном Пежо. Починка состояла в исправлении плохо действующих тормозов. Нужно сказать, что в первую мировую войну дороги, машины и шоферы во многом уступали тем требованиям, какие к ним предъявлялись службой, и потому, естественно, ломались эти машины очень часто! Только такие марки, как Фиат, имевший шасси и рессоры, специально устроенные для русских дорог, могли терпеть и переносить наши ухабы. Но зато нередки бывали случаи, когда на ухабе седок, подброшенный крепкими рессорами, летел с задка на передок. А один мне известный генерал так треснулся своей лысиной о потолок кузова, что долго ходил с намазанной йодом лысиной.

Первый выезд мой должен был состояться между Проскуровым и Ермолинцами. От Ермолинец шоссе, нужно сказать, не плохое, идет прямо вниз. Пока ехали по ровному, и я дал четвертую скорость, все было благополучно. Но вот нужно было под уклон перейти на вторую. Тут-то и началось. С четвертой на третью я перешел. Но с третьей на вторую, когда рукоятка должна описать движение в виде невидимой буквы Z, у меня ничего не получалось. Левая рука, лежавшая на «баранке», инстинктивно делала то же движение, что правая, то есть стремилась проделать передними колесами тоже путь в виде буквы Z. И если бы не Р., силою меня удерживавший, мы бы до сих пор лежали где-нибудь в канаве, между Проскуровым и Ермолинцами…

Наконец, кое-как я передал на вторую скорость и на первую. Р. прочел мне краткую лекцию – для чего мы переводим на первую, то есть уменьшаем число оборотов колеса и таким образом замедляем движение.

В этот момент вдруг отказались действовать все починенные тормоза: ножной и ручной. Машина взяла под гору на первой скорости. Когда мы это обнаружили, мы увидели впереди небольшой мостик с перилами, но самым ужасным оказалось то, что к этому мостику подъезжал какой-то крестьянин с громадным возом соломы. По моему кавалерийскому расчету выходило, что мы одновременно должны появиться на узком мостике, причем воз, прежде чем въехать на мостик и принять положение, параллельное перилам, должен был пересечь дорогу с моей, правой, стороны на свою правую. Крестьянин, видимо, был из потомственных украинцев, ибо, увидя мчавшийся автомобиль, проявил присущее его народу спокойствие и медленно двигался со своим возом к мостику, словно машины не было. Р. схватил меня за левый локоть и кричал в ухо: «Точней берите! К самым перилам! И пробуйте тормозить!»

Нет! Теперь я уже и не пытался ни тормозить, ни прибавлять скорости, чтобы проскочить мостик раньше воза. Я весь был поглощен управлением. Впился обеими руками в «баранок» и словно на скачках, пригнулся к рулю, направляя машину как можно ближе к правому борту. Самое жуткое было тогда, когда воз пересекал мне дорогу. «А вдруг волы не вытянут с проселка и станут поперек? Тогда смерть и мне, и Р., и волам, и мужику…» Я даже мысленно представил себе на один миг, какой фейерверк получился бы из соломы, повозки, волов, машины и людей…