Михаил Талалай - Цветы мертвых. Степные легенды [сборник litres]

Такие же очереди и у мавзолея Ленина. Объяснить этот факт трудно, если не предположить принудительность, по наряду от различных организаций. Ибо, чем же объяснить такие очереди у мавзолея даже в снежную бурю? Другое дело, если бы умер сам «великий», тогда, возможно, что на первых порах туда потянулись бы все, чтобы убедиться в этом лично…

Всюду люди молчаливы. В ресторанах, в театральных фойе, – как в морге.

Автор считает, что это явление новое для России. Не можем с ним не согласиться.

«Я давно не слышал смеха», – заявляет он, приехав в Финляндию после 18-ти месяцев пребывания в СССР. А ведь русские всегда считали финнов угрюмыми и молчаливыми. А в советской песне поется: «и никто на свете не умеет лучше нас смеяться»…

«Правда, – заявляет журналист, – что в провинции люди разговорчивее». Мы-то знаем эту разговорчивость…

На вопрос, почему русские так молчаливы, подавлены ли они, ошеломлены? – автор отвечает:

«Они подавлены, но не ошеломлены. Я бы сказал, что они привыкли. Это просто стало привычкой. Это стало частью их жизни».

Если это так, то можно только пожалеть наш, в прошлом веселый, жизнерадостный и общительный народ. А что русские стали молчаливы, это и мы знаем. Но сравнение автора жизни русских с тюрьмой не совсем точно: в советской тюрьме люди откровенны, ибо им терять уже нечего.

Автор останавливает свое внимание на материальном прогрессе и говорит, что улучшение приходит с каждым годом, хотя и медленно, и что это и является основной и главной причиной существования советского строя. «Этот процесс, хотя и медленный, но его не нужно преуменьшать. Не нужно особенно подчеркивать, что у них жизненный стандарт столь низок и сравнении с нашим… Люди из года в год лучше едят, получают больше вещей…»

Дай-то Бог, если так, – скажу я, ибо, если уж нельзя вызволить русский народ, то пусть жизнь его улучшается.

На вопрос о войне автор отвечает, что русский народ проявит лояльность и выступит против вторженцев. По его мнению, русские не столько милитаристы, сколько крайние националисты. И Кремль делает все возможное, чтобы укрепить национальное сознание, вплоть до церкви.

Опасно впечатление автора о выступлениях в цирке советского клоуна Карандаша. Карандаш откровенно «проезжался» насчет внутренних советских дел. Вот здесь-то и ловушка. Советы всегда допускали подобную критику бытовых условий, даже не в цирках, а в печати и на собраниях. Но нужно знать, что это допускается лишь в масштабах районных и областных, но не выше. Район и область – это и есть – «козлы отпущения» всей внутренней политики.

Видел Раундс на улице много смертельно пьяных людей и как их развозят милиционеры по «вытрезвителям». Эти «вытрезвители» своего рода доход для государства. Там «вытрезвляют» ушатами холодной воды на полу, а завтра берут штраф в 25–30 руб. Что в Советах пьют, чтобы напиться, а не развеселиться, это правда. Веселиться там не от чего, а можно только забыться…

Относительно поведения женщин, автор поражен отсутствием их в ресторанах и пивных, даже в сопровождении мужчин. Вот здесь-то и встает вопрос об «улучшении» из года в гол. Значит, улучшения эти настолько невелики, что женщине пойти в ресторан не хватает средств и времени, а постоянные заседатели ресторанов и пивных, конечно, – холостые и ответственные работники с большими окладами.

«Как выглядят русские женщины?»

«Очень мало красивых. Это в Москве-то! Куда же девались русские красавицы?»

Мы можем ответить журналисту:

Русские красивые женщины, если их подкормить и одеть, появятся сразу. И без румян и белил, и без приставных ресниц. Всегда, когда здесь, заграницей, видишь элегантно одетых женщин и девушек, сжимается сердце за наших… Они не знают ни европейской моды, ни европейских причесок.

Относительно же абсолютной чистоты нравов, с автором нельзя согласиться.

Он говорит, что в России нет проституции. Открытой нет. Ибо она строго преследуется, вплоть до ссылки в концлагеря. Но скрытая есть и во много больших размерах, чем в старое время. И ее не может не быть при тех материальных условиях, в которых находится русский народ.

Не в упрек и не в осуждение русским женщинам я это подчеркиваю. Жизнь есть жизнь со всеми ее требованиями. Говорить об абсолютной чистоте нравов, основываясь лишь на том, что девицы с парнями не целуются в трамваях, кинематографах, парках и т. д., пожалуй, рискованно. И приписывать это советскому воспитанию тоже. Советы приложили достаточно стараний, чтобы испортить русский народ за 35 лет своего владычества. Свобода нравов там и идет от школы с обоеполым обучением, от легкости браков и разводов с первых дней революции, от материальной нужды и отсутствия религии, как основы государства.

Относительно войны автор совершенно правильно говорит, что Кремль на открытую войну не пойдет, а будет путем внутренних конфликтов разрушать чужие государства. И что западный мир в один прекрасный день сам рухнет.

В общем, автор не посещал образцовых колхозов, не пил кахетинского и не ел в них шашлыков, а пристально наблюдал и изучал жизнь в СССР. Он, видимо, неплохо знает русский язык и хорошо ориентировался в московской жизни.

«Русская мысль », Париж, 21 января 1953, № 521, с. 3.

В Пьемонте туманный и сырой декабрь. Туман так густ, что в пяти шагах ничего не видно. Приглушены все окружающие звуки… Весь мир кажется вымершим. Вдруг из густой пелены – русская речь. Слова непонятны, но по интонации голосов, по манере говорить чувствуешь, что говорят на моем родном языке.

Рискуя быть раздавленным вышнырнувшей из тумана автомашиной, устремляюсь на голоса.

– Вы говорите по-русски?

– Да. Мы – русские, – отвечают встречные.

Оказывается, недалеко на главном шоссе, ведущем во Францию, в 6 км от Турина, находится транзитный лагерь Ди-Пи, открывшийся недавно.

Эти русские, словоохотливо рассказывавшие, как они получили визу за океан, при приближении нашем к лагерю сразу умолкли и неожиданно «растаяли» в тумане.

К железным воротам каменной высокой ограды, окутанной колючей проволокой, я подошел уже один. «Притворившись» итальянцем, я шагаю вперед при полном молчании стражи.

Сразу же из тумана выплывает тележка-ларек, возле которой толпа покупателей. Прислушиваюсь. Русских не слышно. Только неожиданно в густом влажном воздухе: «Вам как, за деньги или за барахло?»

Обращаюсь к продавцу, оказавшемуся русским.

– Русские? – удивленно переспрашивает он. – Да это все, почитайте, русские. Какого хошь, такого и бери…. Есть, конечно, поляки, чехи, украинцы, литовцы, евреи… – добавляет продавец.

Но «русские, чехи, поляки и т. д.» стоят молча, не проявляя и тени желания заговорить с соотечественником. А я-то воображал наивно, что встреча будет шумная, растроганная. Может быть, найдутся «земляки».