Михаил Талалай - Цветы мертвых. Степные легенды [сборник litres]

Кое-как разобрались. Нашли на дворе одного убитого из новых, и у калитки другого, – тоже из новых.

Решили немедленно оставить хату. Кинулись искать старика-хозяина. Его нигде не было.

– Чертово гнездо какое-то! – сказал вахмистр.

Сели на коней. За спиной одного терца, привязанный к нему веревками, сидел мертвый станичник М-в. Только выехали из двора, вслушиваясь в шум дождя и ветра, как услышали тихий голос старика-хозяина: «Ну, я поведу, значит, вас, хлопцы». Он взял под уздцы лошадь Алексея и повел ее по тропинке.

Стена леса еще более сгущала темноту. Нужно миновать лес и выйти на поляну, – там уже должно было быть светлее. Двигались медленно, всматриваясь в черноту. Но только вышли в узкую полосу между двумя лесными клиньями, упиравшимися в тропинку, как лошадь Алексея, ехавшего впереди, вдруг остановилась, как вкопанная. В то же мгновение Алексей увидел совсем близко перед собой какое-то белое пятно. Инстинктивно вытянул руку с револьвером вперед и выстрелил в белое; почувствовал, что дуло уперлось во что-то мягкое, а в лицо ударили теплые брызги. Потом уже сообразил, что это было, а сейчас лишь слышал ружейные хлопки, глухое падение на землю… и через мгновение, конский топот и шлепки грязи со всех сторон. Было такое впечатление, что все скачут от него в разные стороны. Вскоре все стихло, и только снова шумели лес и дождь на пустынном перевале…

Только перед рассветом разобрались, в чем дело. Большей части людей не было. С Алексеем осталось всего пять казаков вместе с мертвым М-вым. Подобрались осторожно к тропинке, где ночью произошла суматоха. У неширокой канавы две убитых лошади. Один казак… На спине, с лицом, представлявшим сплошной кровавый подтек, человек в кожаной тужурке с тремя квадратиками в петлицах…

А в узкой канаве, привалившись спиной к одному ее краю, словно, загулявший казак, лежал старик-хозяин хаты. Рваные пастолы на ногах, синие латаные штаны и какой-то коричневый домотканый полу-пиджак, перехваченный тонким ремешком с набором и узким чеченским кинжалом на нем. Лицо спокойное. Седая борода разметана от плеча к плечу. И под ней, среди редких волос, четыре георгиевских креста на проволочке прицеплены за петлицу. У левого угла рта застыла почерневшая струйка крови…

Нужно было скорее уходить. Теперь было ясно, что четверо новопринятых были красные лазутчики. Двое из них бежали после перестрелки во дворе, один был тяжело ранен Алексеем у калитки, и один остался лежать во дворе убитый. Кто приезжал ночью? Теперь догадывались, что в ту ночь предполагалось нападение на хату. Кто бросил гранату, так и не удалось установить.

На тропинке же произошло, видимо, преждевременное и неожиданное для красных столкновение партизан с разъездом ГПУ, шедшим к хате.

Забрали убитого казака и старика, и поволокли их в глубь леса. Там нашли неглубокую, продолговатую промоину и, положив их туда, привалили обрывами промоины. Рядом похоронили и М-ва. Старик, видимо погиб, попав между лошадьми и в начале столкновения, так как никаких ран на нем не обнаружили. Его просто затоптали…

Теперь пятеро шли пешком, ведя лошадей в поводу, пробираясь среди деревьев. Молчали и из предосторожности, и сильно были подавлены ночным происшествием. Каждый думал свою думу. Мелкий дождь моросил, размельчая лесной грунт. Лошади скользили, цепляясь седловкой за деревья. Хватали губами за оставшиеся кое-где листья. Никто не думал о еде.

Через двое суток, сбросив в овраг седла, подошли к совхозовскому саду и оставили коней возле стогов. Нужно было скрываться. Кони только мешали. Теперь уж не до нападений. Убийство троих гепеушников, видимо наделало немало шума. Казаков, наверное, выследили в дедовской хате. Возможно, разбившийся на две части отряд сбил преследователей с пути. Этим нужно было воспользоваться и поспешно уходить дальше. Пешком уже перешли через линию железной дороги Новороссийск-Екатеринодар.

Долго брели ночами, избегая жилых мест, пробираясь к кубанским плавням, в камыши. Там рыба – можно будет как-нибудь перезимовать. У Тамани их захватил, неожиданно нагрянувший сильный северный ветер, заморозил все лиманы и Кубань так, что реку перешли по тонкому льду.

Через Темрюк пробрались поздно вечером, в темноте, и на рассвете были уже в Курчанских камышах. Здесь и затерялись надолго. Бродили по самым глухим местам, где прятались от стужи зайцы и ожиревшие за лето дудаки, не успевшие улететь.

Более чем за 200 верст тянутся плавни вдоль Азовского моря. От Ахтанизовского лимана, через Курганский, Черный Ерик, Протону, Гусячий, Байсуг – все плавни и камыши. Тишина там. И только камыш едва шелестит, покачивая коричневыми темными султанками. И зимой, и летом тут много мелкого зверя и рыбы. А весной и осенью гомон стоит от перелетной птицы. В апреле тарань и шараны сами в сеть лезут.

Здесь и решили казаки перебыть до лучших дней.

Как-то ночью сидели у костра и вспоминали последний случай на хуторе. Молодой казак, ковыряя камышинкой в углях, проговорил:

– А я думаю, что старик-то тот, кабы не агент был…

Алексей резко ему возразил:

– Не может этого быть! Старый казак, георгиевский кавалер…

– А по-моему… может, – ответил ему казак, почесывая пятерней под папахой. – Вот вы, Алексей Иванович, простой, видать, человек… простите, образованный, а простодушный. Были в тюрьме, в каторге, а нашей-то жизни не знаете… Переменился народ, и казаки тоже… будто кто подменил их… и не узнать! Иной прикинется, будто бы свой, а на самом деле он первейший шпиён. Мы-то ведь среди людей тут жили и очень даже хорошо их знаем… И я вам скажу, что в тюрьме народ, пожалуй, лучше…

– А ты что, сидел, что ли? – спросил его Алексей.

– Да, пришлось с годик пробыть… – ответил казак и продолжал: – Вы вот все нам говорите о казачестве… Это верно… Это надо… А ведь казачество-то кончилось…

– Как кончилось? – удивился Алексей, – где же оно?

– Иде? – спросил казак, прищурившись: – в тюрьме, да в каторге. Там настоящий казак… Туда попали, кто не схотел покориться, вот оно что… Да вот в лесу еще скитаются, как мы в камышах… Да-а!

– А я так думаю, что это все это от нашего непокорства, – неожиданно проговорил из-под полушубка, казавшийся до сих пор спавшим, казак.

– Непокорства? – сказал Алексей.

– От непокорства… Вот в старину, старики сказывают, тоже бунтовались казаки… А почему? От непокорства!.. Вот и Алексей Иваныч говорит, что какая жизнь была при царях… да и мы захватили ее… попробовали… хорошо жилось, верно… да верно не всем. А то чего же было бунтоваться? – сказал казак.

– Так-то давно было, – проговорил кто-то.