Алексей Лисняк - Сашина философия и другие рассказы

— Хм-м… Стоп. Если рассматривать с этой стороны, то название не годится.

Отец Георгий огорчился. Он в задумчивости постучал карандашом по лбу.

— Хм… А что если… так: «Ключи от Царства Небесного»… А что? Ну-ка?.. — Он попробовал вообразить прежнюю картинку с новыми обстоятельствами: Архиповна спускается с церковной паперти, навстречу ей кума: «Что это у тебя, Архиповна, из кармашка торчит?» — «“Ключи от Царства Небесного”, голубушка. В церкви всем сегодня выдают…»

Отец Георгий замотал головой:

— Нет, нет, нет. Не пойдет. Этак, что-то уж шибко двусмысленно. Вроде того, как… Нет, нет…

Журналистика священнику явно не давалась. Отец Георгий напрягался и успокаивался, изобретал новые названия, морщился и отметал их. Сквозь свои напряженные думы он глядел в окно. Там, за стеклом, искрилось в пруду закатное солнце, храм над прудом в его лучах ярко розовел. Возле настоятельской изгороди стоял опершись нетрезвый Лукич. Тот самый Лукич, который за глаза поругивал отца Георгия. То самый, который, было дело, варил суп из настоятельской курицы, что по недоразумению пробралась на его двор. Тот самый Лукич, который любит выпить и поорать похабные частушки как раз под воскресенье, когда батюшка готовится к службе. Тот, который на все настоятельские обличения отвечает матом. О, сколько же бесценного бисера разбросал перед этим Лукичом отец Георгий! Всё без толку. Видно, не мог найти подхода к его спящей христианской душе, не мог ее растормошить. Точно так же, как сейчас, с названием газеты, не может найти одного слова, всего одного, которое бы обожгло, отрезвило…

Батюшка глядел на Лукича и все думал, думал…

Лукич докурил свою цигарку, высморкался, вытер сопли о калитку отца Георгия и побрел себе шатаясь. И тут отцу Георгию показалось, будто он ощутил то неуловимое емкое слово, которое возвращает смысл любой жизни! Так ему почудилось. Он тут же склонился над разлинованным листом и заскрипел карандашом. Название выходило округлым, ощутимым, выпуклым. Вдохновленный отец Георгий давил на карандаш, выводил буквы отчетливо, жирно. От карандашного скрипа по спине бежали мурашки…

Он выдохнул только тогда, когда дорисовал последнюю букву газетного названия. Выдохнул, расслабился и посмотрел в окно. Оказалось, Лукич не ушел. Он упал, извалялся в пыли, пытался подняться, вставал на четвереньки и снова падал. Батюшка нахмурил брови и принялся пририсовывать к названию восклицательный знак. Нарисовал, покачал головой, задумался. Нарисовал второй. Попытался было добавить и еще один, но карандаш сломался. Отец Георгий отправился карандаш наточить, да что-то долго там с ним замешкался, отвлекся…

…За окном начинали собираться темные облака. Мухи перестали жужжать и биться о стекло. Когда солнце село, тучи совершенно заволокли небосвод и на горянинскую землю упали первые теплые капли. Запахло прибитой пылью. Немного погодя небо полыхнуло и гром прокатился по окрестным полям. Батюшка вернулся с карандашом и распахнул окно. Ветер ворвался в комнату, смел со стола все плоды приходской журналистики, в которых метко отразились переживания отцов-редакторов, и разбросал бумаги по полу. «Бобрешовскую веру» придавило «Тяжким крестом». Обособленно от готовой печатной продукции, посреди комнаты, приземлился проект нового эпохального творения. Отец Георгий опустился перед ним на колени и дорисовал третий восклицательный знак.

***

В свой срок наступило воскресенье. Денек выдался хоть куда! Комбайны вышли в поле еще до зари — уборочная стартовала. У совхозного руководства в том году были неплохие виды на урожай. Из церковных окон хорошо гляделось, как сельхозтехника маленькими красными букашками расползлась по дальнему золотистому полю. Батюшка вдохновенно служил. Радовался лету, солнцу, жизни. Когда отошла обедня, певчая бабка Нина, как всегда, забралась на колокольню и провожала трезвоном всех пятнадцать нынешних прихожанок аж до самых дворов. Как и мечталось отцу Георгию, старенькую Архиповну повстречала кума. А у Архиповны как раз торчала из кармана замечательная свежая газета, которую набрал Давид, сверстал ее по рисунку отца Георгия и распечатал на ветхом принтере.

В этой газете все было, как и планировалось: и пророк Иона с тыквой, и статья про пост, и колкий фельетон про Петровну. Выстраданное название газеты «Царство тебе Небесное!!!» пачкало пальцы читателей своими жирными буквами…

В том памятном году ветхий барак Костика наконец-то дождался сноса и Константин с матерью переехали в новый район.

Просторная однокомнатная квартира на восьмом этаже всеми двумя окнами смотрела во двор. В подъезде пахло краской, кнопки в лифте светились желтеньким. И школа, куда он перешел, тоже пахла краской. На ее фасаде красовался портрет нового моложавого генсека партии. Его лицо излучало оптимизм. Школа — посреди двора, ее фасад обращен к подъезду. Можно смотреть на генсека хоть из своего окна, хоть со стороны подъезда или, скажем, двигаться по тропинке к школьному двору, и всегда все взоры встречаются с его взглядом. Костику это сразу понравилось.

Осваиваться в новом коллективе всегда не просто…

Новая классуха оказалась дамой в возрасте. Она представила Константина седьмому «А» и указала его место во втором ряду. Костик сел и осмотрелся. Новые одноклассники облачены в синюю форму, а девчонки — в коричневые платья. Как будто ничего нового, все как в любой другой школе. Единственным, кто в классе выделялся, был белобрысый рослый парень. Он, одетый в вязаный свитер, восседал один за самой дальней партой. Перед ним не было ни учебников, ни тетрадей.

Костика разместили с тихим пацаном по имени Леха. На уроке Костик шепотом поинтересовался у соседа о том, кто таков тот рослый белобрысый там, на «Камчатке». Однако Леха оказался неразговорчивым. Буркнул только, что все в школе зовут его Вега. От вопроса «почему Вега?» Леха отмахнулся, сам, дескать, скоро узнаешь. И добавил, что Вега второгодник, два года пропустил потому, что сидел в колонии, «сам нам рассказывал. И лучше бы тебе с этим Вегой не связываться».

Вскоре Константин действительно близко познакомился с выдающимся второгодником. Это произошло на перемене. Костик спустился на первый этаж, и его освистом окликнули из-под лестницы:

— Новенький, сюда иди!

Костик подошел.

— Слышь, сопля, курить есть?

Костик попробовал возразить, мол, я не сопля, и тут же получил в ухо:

— С сегодняшнего дня я зову тебя Соплей и ты откликаешься. Ясно?

Костик всхлипнул, схватился за ухо и кивнул, а Вега продолжил:

— Повторяю вопрос: курить есть?

Костик не курил и сигарет у него не водилось. Он отвел взгляд и снова получил: