Николай Бойков - Дом на волне…

Капитан. Дышит. Сопит аж. Видно, краем сознанья услышал, что мы рядом. Свои, значит. Вот и успокоился. Пусть поспит.

Витя. Пусть. И нам на душе веселей. Все-таки, больше нас стало. Прирастаем. Вот он поспит, проснется и столько нам новостей выложит. (Мечтательно.) И про то, что на Родине. И про то, что и сам я давно знаю.

Капитан. Это про что же, позволь спросить, такое ты знаешь, чего я не знаю. Скрываешь что-то? Что, спрашиваю?

Витя. Я и сам еще, батя, не знаю. Чувствую только. Душой. Что на Родине нашей все стало путем. Перестройка кончилась. Союз наш опять вместе. Обоих наших лидеров, и непьющего и недопитого, судили народным судом, и наказали таким лекарством, чтобы каяться им хотелось, а сказать они не могли.

Капитан. Как это?

Витя. А все им, горбатому с пляшущим, рубанули по-русски, фольклором заборным. И пустили их на все четыре стороны. Пусть идут по стране и видят. И Крым. И Севастополь. И Кавказ в слезах. И Сибирь в образах. Идут они, видят все, слышат, а прощенья у людей попросить не могут, языки, будто к небу прилипли. И станет им стыдно. И собака на них не залает, а бабушка со слезой в спину их перекрестит. А Бог не примет.

Капитан. Философ ты, как я посмотрю. А себя кем видишь?

Витя. Моряком в отпуске. Еду я по всей стране, как раньше, от Керчи до Магадана, от Кушки до Кандалакши. Эх, ты — матушка! Да, голубушка! Да, родная сторона, сердцу любушка… Доля ты, моряцкая, жизня — корабельная! От родной мне стороны — сторона отдельная…

Капитан. Молодец. Молодец — тралец.

Витя. Тралмастер, капитан. Тралмастер.

Капитан. А спой-ка, тралец, которая про облако с Богом. Помнишь?

Витя. Для тебя, капитан, вспомню.

Поет, тихим голосом.

Светает. Над ними летают морские птицы, изредка бросаясь в утреннюю воду и выдергивая из моря трепещущих рыб.

Спящий в третьей клетке шевельнулся, протягивая вверх руку, словно хотел помочь себе встать, но не смог, только поднял голову и огляделся.

Новенький в соседней клетке застонал и заворочался.

Витя. Земеля! Очнулся, земеля?

Капитан. Не буди его, Витя. Видишь, помяли парня.

Витя. Погодите, капитан. Хватит ему слабеть. Морской разговор и геморрой лечит. И нам со свежим человеком поговорить не терпится. Может он мне земляк. Я его за русский мат целовать сегодня рад. Сосед, очнись! Земеля!

Гром. Где я?

Витя. Там же, где и мы — африканский берег, русская тюрьма, каюта отдельная, с видом на море, белая луна и вентиляция морским бризом — все натуральное.

Гром. Опять тюрьма.

Витя. Был здесь разве? Что-то тебя не помню.

Гром. Нет. Я на берегу сидел. В яме. Почти год.

Витя. Бежал?

Гром. Два раза.

Витя. Что же ты так неудачно?

Гром. Меня бить учили. Убегать — не учили.

Витя. Посмотрите, капитан, на этого лентяя. Ему, видите ли, бегать западло. Гордый. Да я — на Родину на коленях ползти буду. И тебя, лентяя, заставлю. Понял? Оплачено.

Гром. А зачем шумишь? Бегать и шуметь — не совместимо. И не оплачено, как ты намекаешь, деньгами. А оплакано. Слезами. Мамой твоей. Женой. Дождиком с родины. Так вот, земляк. Арифметика дальних плаваний.

Витя. А моими терзаниями — не оплачена? Или все мои боли не в счет?

Гром. Мы с тобой мужики, дорогой. Моряки. Нам эти боли и риски — профессия. Мы так устроены — чем хуже ситуация, тем больше закипает злость, и крылышки прорастают, назло и наперекор. Свои силы — не счесть. А себя жалеть, как деньги считать — мелко. Ты учись беречь силы близких. Это им трудно. Они — о крылышках твоих и запасе души — не знают. Только волнуются о тебе, как море брызгами, и руки у них опускаются от бессилья, что не могут помочь тебе. Понял? Самое трудное мужику — рассчитывать силы близких. Это труднее, чем кулаками на ринге.

Капитан. Быстро вы оклемались, однако. Молодой. Силы есть, значит. Вас как зовут?

Гром. И Герой, и Геной, и Гошей… А фамилия моя Гром. И в школе, и на флоте. А дома — жена с дочкой. Гром, миленький… Всем все ясно. Во мне раньше почти сто кило было. И слов лишних не требовалось.

Витя. Сто кило? Ослаб. Теперь в тебе и половины не будет.

Гром. Будет. Я живучий. Домой вернусь. Отопьюсь и отъемся.

Витя. Отопьюсь? Мечтатель.

Гром. Мечтатель.

Капитан. Мечта — это хорошо.

Гром. Хорошо-то хорошо, только тесно тут. Ноги затекли… Сосед! Ты, судя по всему, старожил здесь? Как в этом южном отеле номерок попросторнее снять? А то ноги затекли, сил нет.

Витя. Это просто. Делай как я. (Просовывает ноги сквозь деревянные жерди.) Хорошо, что похудел. Оценил?

Гром. А это не будет попыткой к побегу?

Витя. Нас не бьют. Мы — рабы тралового флота. Придут траулеры и нас разберут, как запчасти, взамен выбывших. Судов наших много. Народа — еще больше требуется. На рабочих палубах не пропадем — траловые палубы деревянные, родным лесом пахнут. Помнишь, песня была. «Пахнет палуба клевером, хорошо, как в лесу…»

Гром. «И бумажка приклеена у тебя на носу…»

Витя. Земляк!.. А беды две — от жары не сдохнуть и комара не прикормить бы.

Гром. Малярийный комар бледнолицых любит.

Витя. Ага. Как и африканская женщина.

Гром. Это отдельная тема.

Витя. Согласен, земляк! На потом — оставим. А грабли свои по моей команде успевай всосать, чтобы не потерять. Понял? Есть тут один — глаза шпрингом — безбашенный, бестия. С детства в пиратов играет. Бывший наш.

Гром. Так мы все теперь бывшие.