Николай Бойков - Дом на волне…

Капитан. Ты и мертвого разбудишь, морда черная — душа светлая! И всегда ты гремишь барабанами.

Миша. Зачем ругаешь? Сколько сходился, хорошо расходился. Грех не орех, молитва не смех, так говорил, да? Не плутай слова свой голова. Барабан — музыка неба — ты говорил?

Капитан. Я тогда молодым был, наверное. Барабаны твои — о чем бьют сегодня?

Миша. Большом человеке бьют.

Капитан. На себя намекаешь?

Миша. О себе говорить, себя уронить. Миша — вождь. Вождь думает всех, заботится всех, бережет всех, каждый человек как мой пальчик. Так говорил?

Капитан. Так говоришь, Мишенька, так. От Вити чего хочешь сегодня?

Миша. Хочу — Витя мой был.

Капитан. Твой? Это как — раб, брат, сват, министр? Прямо говори! У тебя народ. У меня экипаж. За тобой — поле. За мной — море. У каждого доля, да не для каждого воля.

Миша. Хорошо сказал. Правильно я тебя выбрал.

Капитан. Куда это ты меня выбрал?

Миша. Витю выбрал, тебя выбрал, его выбрал. Мой народ хочет знать, кто еще на земле умный? Где? Мой народ поезда не видел. Веселый страна не знал. ЭСССР не ехал.

Капитан. Новых богов ищешь? Опять шаманы твои жертвенных петушков на великий холм гонят? Небо ублажать? Я тебя, хитреца, в тот первый раз раскусил и запомнил, ты — в свой барабан бьешь! Свою долю — выкраиваешь. Тот раз, помню, семейный социализм строил, нужным тебе женщинам мужиков не хватало, да? Белыми статуэтками хочешь черный алтарь разбавить? Чем удивить хочешь? Что задумал на этот раз? О любви говоришь? Или о крови?

Миша. Не беги паровоза первым. Миша — первый! День проживешь — Бог ближе станет. Ближе станет — тебя услышит. Тебя услышит — говорить будешь. Богом говорить — до неба встать. (И вождь племени распахнул руки, расплескав цветы халата, как фантазии флагов.)

Гром (тихо, чтобы вождь не услышал). Это что за обезьяна, Витя?

(Но Миша услышал и резко повернулся к клеткам.) Это я обезьяна?! Слушай! Ты — английский, французский, китайский знаешь? Ты Пушкина сказать «Цветок засохший, благуханный, забытый книге…» знаешь? Ты змеей рядом твоей постелью уснешь? Ты львом на тропе разойтись можешь? Это ты — обезьяна. А я — вождь.

Гром. Прости, вождь, не узнал. Первый раз тебя вижу. А слышал много.

Миша. Я тебя тоже. Мне говорили — смелый ты. Вижу сейчас — не надо смелости быть глупым.

Гром. А каким можно выглядеть в клетке?

Миша. Думай, когда говоришь! Так говорить — друзей обидеть. Капитан клетке, а говорит, как капитан. Витя клетке, а я его друг.

Гром. Чего же ты друга в клетке держишь? Какой же ты вождь?!

Миша. Вождь тоже клетке, только никто не видит. Открою тебе клетку — куда пойдешь? В другую клетку? Я — вождь. За мной — мой народ. А ты? За тобой твой народ чувствуешь? «Цветок засохший, благоханный…» помнишь? Матрешка-играшка ты в себе понимаешь? Себя ты — какой матрешка рисовать хочешь? В какой куколка складывать? Девочка рисуй, зайчика рисуй, Ленина рисуй, китайский лица, африканский улибка — все будет матрешка. Одна игрушка, а народ умный. Африканский матрешка — маска. Мне — обидно. Слон — хорошо, три обезьяна — книга, женщина — танца. Африка — народ тоже умный! На меня смотри, улыбайся! «Переправа, переправа, берег левый, берег правый…» — Я — сам учил. А ты? Ты что запомнишь? Какой Африка любить? Не смотри на клетка — смотри на солнце! Солнце — одно. Оно сейчас и в России светит. Бог один на всех. Солнце — один на всех. Можно солнце продать? Можно ветер продать? Почему человека можно? Это я, Миша, тебе говорю. Капитан твой глазами слепой, а это видит. Витка! Капитан! Вам говорю. Молодого привезут — берегите всех. Все — нужны. Вечером приду. Вечером акула к берегу идет! Мой народ костры танец будет. (Поет на известный студенческий мотив.) Мы приехали колхоз! Весь колхоз молчал, только председатель нас приветствием встречал. А приветствие такое, право слово боевое — мать вашу за ногу, туды вас растуды-и!.. Миша — дорога знает, проводник работал, командирский приказ слушай. Запрягайте, хлопцы-и конив… Запев-ай! (И Миша запел сам, удаляясь быстрой походкой халата-флага и человека-паровоза…) Раз! Два! Три, калина… Клина будем выбивать! Матрешка-человека мир делать.

Стало тихо. Барабаны били медленно, издалека, будто перекликаясь.

Гром. Хорошо этот черт черный про матрешку сказал. Я, честно сказать, никогда и не думал, что игрушка — символ народа. Всех понимает, всех к себе принимает, как в душу берет.

Капитан. Зри в корень, как говорил Козьма Прутков. Матрешка — матрица мира. В этом смысле, мы все — снежинки СССР. Сам придумал, или слышал где-то? (трет лоб и задумывается).

Гром. Где эта страна? Чего о ней вспоминать? Она о нас помнит?

Капитан. А ты себя лучше спроси: ты помнишь? Миша — дитя Африки и романтик-проводник поезда «Москва-Магадан»…

Гром. В Магадан поезда не ходят.

Капитан. А он и не спрашивает. Сам — куда хочет— едет. Миша, получается, больше помнит, чем мы. И Зыкину поет, и «три калина… с клином!» сам придумал. А ты?

Гром. А я на заработках. Я о семье думаю.

Капитан. О семье твоей твоя жена думает. Каждое утро. И каждую ночь. И о семье. И о стране. И о тебе — добытчике хреновом. Вот она, жена твоя — может, имеет право о стране судить, в рев и в гриву, как говорится. А тебе — помолчи лучше. Удрали мы из страны, потому что… Удрали. До лучших времен. Как птицы перелетные, до нового времени года.

Витя. Капитан! А ведь Новый год скоро? Какой же это год будет? Сколько мы уже здесь? Надо в Севастополь… Слышишь, музыка. Духовой оркестр на Приморском бульваре. Барабан бьет так отчетливо. «На Малахов курган опустился туман…». Я на Приморский сбегаю, капитан… (Витя пытается встать, роняет голову на плечо и медленно опускается в клетке, погружаясь в собственные колени.)

Капитан. Уснул?

Гром. Уснул… А вы, капитан, встречались с акулой? Приходилось? Не то, что каждый рыбак рассказать может. А так, что она вам одному по ночам снится.

Капитан. Она теперь всегда рядом. Разговариваю я с ней, а она — со мной.

Гром. Вы о чем?

Капитан. Не бойся, я в полном здравии. Сейчас расскажу… Мы под марокканским берегом работали. Там самые рыбьи места. А акул прорва. Привыкли мы к ним и внимания не обращали, когда тралом на палубу вываливали. Крупные попадались. А один раз, под вечер, получили штормовое предупреждение — циклон шел. И решили следующий трал не ставить, а готовиться уходить из района на юг. В этот момент и намотали на винт чей-то выброшенный кусок сети. Машину пришлось стопорить. Сбежались на корме, смотрим в воду, а там пляшет в волнах этот хвост капроновый, который винт судовой петлями обмотал, и траулер наш к приближающемуся шторму готовит. Что тут делать? Надо нырять под корму и резать капроновые петли. Дело не новое. Добровольцы всегда есть — народ на море риск любит, и парни молодые плечами не обижены. А только заминка случилась — под корпусом кружила, всплывая и вспарывая плавником воду, пятиметровая акула. Откуда она взялась? — «Наверно, любопытная очень…», — пошутил кто-то. Посмеялись, не дружно. «Или это африканская мама пришла за своим рационом…», — сказал другой. И шутки на палубе стихли. И добровольцев идти под воду — освобождать винт и спасать пароход как-то не стало.