Роза Хуснутдинова - Как прекрасно светит сегодня луна

— Про морковь я говорю так, потому что твоя морковь мелкой породы, Исима, и самая вкусная она сейчас, а если еще в земле посидит, так сахар свой зря потеряет… И грецкий орех у меня уже давно выше окон поднялся, и крыша моя сверкает в дождь ярче, чем твоя брошка, а с Халимат, я говорю, ты поступила неправильно, потому что девушку, сладкую, как нынешняя хурма, ты отдала в руки Шахсолтана. И убежала она от него в первый день свадьбы.

— Убежала? Ее выкрал Саид на своей машине, как будто ты этого не знаешь. Увез в базарный день.

— Увез! Но ведь не врывался в дом, не зажимал рот, не заворачивал в ковры. Он только подъехал на своей чистой, как зеркало, машине, показал: к чистому человеку и его машине грязь не пристанет, пусть эта машина и проехала 40 километров от самого Ножай-Юрта. Халимат вышла из дома, села в его машину и уехала — вот ведь как было! Они договорились, значит!

— Не знаю, сколько я спрашивала ее, пусть скажет мне правду, пусть скажет, кого в действительности любит, пусть не боится отца, — ведь не сказала. До самого дня свадьбы дотянула, а потом сбежала.

— Вот я и говорю, Исима, что ни с кем не советуешься, очень гордая ты, поэтому и ошибаешься. И свой сундук ты зря Султанбеку заказала сделать. Он ведь сделает тебе крышку, как для мыльницы. А крышка тяжелая должна быть, красивая. И хорошие узоры на ней должны быть, и внутри перегородки: для посуды, для одежды, для твоего приданого. И чтобы сама ты в него могла поместиться…

— Это зачем же я должна в него поместиться?

— А бывают такие случаи, Исима, когда девушки в сундук садятся, потом они летают…

— Кто летает?

— Ну, девушки. В одном месте в воздух поднимутся, в другом месте опустятся…

— Ну, Вадут, опять ты ночью сказки какие-то читал… Вчера я должна была в трех котлах искупаться и белой гусыней оттуда выйти, сегодня — в сундук садиться и летать… Скажи мне лучше, почему ты говоришь, что и с Зарой я поступила неправильно?

— Конечно, Исима, разве это женщина? У нее же чувства — как лоскутки на одеяле: их много — и все разные. Вот вышла она замуж за Мухаммеда, через полмесяца написала вам в женотдел письмо, что вышла не добровольно, а по принуждению, и вы ей поверили, вернули родным. Дальше выходит она за Узунходжу, опять письмо пишет, опять, оказывается, не добровольно — вы ее возвращаете! И так она еще двадцать раз будет выходить, двадцать раз писать. Это же хитрая женщина, Исима. Такие, как она, в лошадь обратятся, хвостом махнут — и полцарства как не бывало! Или лягут в постель, притворятся, что спят, а сами, оказывается, в это время на дороге стоят, путников одиноких поджидают. Заманивают. У них и зубы, оказывается, в темноте блестят, и глаза горят то голубым пламенем, то зеленым…

— Голубым-зеленым! Зеленым-голубым! Что ты такое говоришь? И с кем это я должна была советоваться? С Эйлимпашой? Ведь ему Илиса на голову шкаф может поставить — он смолчит, знаешь об этом? Или, скажем, с Гаджи? Не знаешь, что он завел себе десять петухов и все удивляется, что они не несутся, только дерутся. Или с Абу? Он ведь двигаться уже не может — на черепаху похож стал. Жир через рубашку светится! С кем еще мне советоваться?

— Ну, Исима, зачем с ними? Лучше со мной…

— С тобой? Да у тебя не то что на огороде репа, и на собственном подбородке волосы не растут — с тобой!..

— На подбородке — что, Исима, росли бы на голове. Вот когда ты не сердишься, то рот у тебя бабочкой красивой становится!

— Да? А еще что заметил?

— Когда ты сердишься, Исима, то брови у тебя змейками ползут друг на друга, драться начинают…

— Ох, неохота мне вставать, Вадут, пряжу с колен убирать, а то встала бы и показала тебе, что мои руки делают, когда я сержусь…

— Нет, Исима, нет, сердце у тебя доброе, я знаю… А то, что Абу толстым стал, это ведь тоже неплохо. Вот, например, бросили бы его в море…

— Кого бросили? В какое море?

— Ну, например, говорю я, плывет Абу по морю на своих сорока кораблях с товаром — богатым товаром! Золото там у него, бархат, чистый, как серебро, рис, мед в бочках, лакированные шкатулочки такие — нажмешь крышку, оттуда музыка заиграет.

— Ох, Вадут! Ну, откуда, скажи, музыка, откуда она заиграет? Скажи лучше, как мне с Хеди поступать?.. Она говорит, что хочет выйти за Султана, а мать Анвара говорит, что они уже давно договорились с ее родными, что она выйдет за Анвара.

— Э, Исима, откуда мне знать и про Хеди, и про Зару, и про Халимат? И зря ты про них думаешь и гадаешь: пусть делают что хотят. А ты сама лучше отложи пряжу, Исима, пройди десять шагов, и уже ты — в моем саду, уже моя хозяйка… А, Исима? Давно ведь об этом говорим. Отложи пряжу, говорю…

— Ой, Вадут, что с тобой сегодня? И откуда ты такое выдумал?.. Завтра базарный день, я хочу успеть к утру пряжу приготовить и про Хеди решить, а ты: «Отложи пряжу. Пройдись».

— Да… раньше говорила, что бычок у меня злой, боишься, мол, забодает, поэтому не хочешь в мой двор. Бычка я продал. Потом стала говорить, что сад у меня не тенистый, грецкого ореха у меня нет, кавказского дуба. Посадил я и орех, и дуб, еще пальму африканскую выписал, чтобы уж совсем много тени было… Потом говорила, что крыша у меня не покрашена, — покрасил я крышу, блестит она, как зад осла, отмытый к празднику… А знаешь, что сделал могучий Рустам, когда перед ним появилась Гюльджан? Он не стал ждать, когда она закончит свою работу, не стал ее слушать. Он взял ее на руки… и понес, куда ему захотелось… вот так!

— Вадут! Куда ты меня несешь? Халимат! Фатимат! Хеди! Вадут!..

— Вадут тебе должен рот закрыть, дорогая, как Рустам! Вадут несет тебя на руках в свой дом — как Рустам! Чтобы ты стала его женой — как Гюльджан! А пряжу завтра на базар свезем! Вместе же и свезем! И можешь завтра написать такое письмо, что не добровольно вышла замуж, а по принуждению! Кто же тебе не поверит? Все поверят. И Фатимат! И Халимат, и Хеди, и Зара! А вот и моя дверь! «Сезам, откройся!»

Видишь — открылась! Ну, будем счастливы!

Да, жили мы тогда все вместе, в одной комнате: я, мама, мой брат, жена его Ада и трое их детей: Айрат, Рамиль и Рафаэль, жили на улице Ленина, в самом центре, за квартал от бани, почты, лучшего в городе кинотеатра «Родина» и самого большого продовольственного магазина.

Когда вечером к нам приходила родня: Хадия-апа [1] Апа — тетя, почтительное обращение к старшей по возрасту женщине. , Нурия-апа, Магдан-абый [2] Абый — дядя, почтительное обращение к старшему по возрасту мужчине. , Асхат-абый, — мы усаживали их на табуреты. Брат лежал на диване и читал газету, мама ходила из кухни в комнату, носила чайник с чаем и чашки, Айрат, Рамиль и Рафаэль уходили к соседям, чтобы не мешаться. А Ада садилась на швейную машинку, между шкафом и стеной, и начинала расспрашивать: сколько метров кухня в новых домах, сколько метров спальня, и неужели есть ванная, и горячая вода… Брат прерывал ее.