Игорь Родин - Сын Эреба

Старуха улыбнулась, показав мутный пластиковый оскал вставных челюстей и громко, басовито расхохоталось. Прозвучало это неожиданно, демонически, до мурашек по коже. Шофёр, хоть и выбрал нужную дорогу, но от такого демарша содрогнулся невольно. А машина нырнула вдруг в тоннель и опять досадливо, предательски мигнули и потухли фары.

Старуха перестала ржать, и уголки её тонких змеистых губ поползли в страхе вниз, но шофёр уже приноровился к мраку, подвернул, скинул скорость и утопил педаль, заставив тормоза скрипнуть. Пассажирку чуть бросило вперёд. Машина встала, но двигатель продолжал тихо тарахтеть на холостых.

— Ты куда меня завёз, дьявол? — она мелко трижды перекрестилась.

— Приехали, уважаемая, готовьте мелочь на расчет! — щёлкнул светом в кабине шофёр и фальшиво улыбнулся.

— Чего темно-то так, хоть глаз выколи?

— Приёмный покой. Бюджетники, что с них взять? Опять у них лампы погорели, а монтёр пьян лежит. Дело житейское, я такое тут постоянно вижу, уже в темноте ориентируюсь, как днём.

— А фарами посветить?

— Тут моя оплошность. Проводка старая, бывает, коротит. Починю обязательно.

— Ну ладно. Куда тут идти?

— Как выйдешь, сразу прямо. Руку вытяни и нащупаешь ручки дверные. А за ними уже и то, за чем приехала. Там и Асклепий, и Панацея тебе от всех бед, и всё, что душе угодно. Вылечат твои раны, и телесные, и духовные.

— За духовные не беспокойся. Я сама разберусь, что там за коновал твой Асклепий. На вот, держи, что заслужил.

Старуха полезла в горловину кофты, выставив толстые локти, закрывая грудь от возможного нескромного взора шофёра. Раскорячилась так, словно не из зоны декольте расчет доставала, а почти изо рта. Потом протянула в пальцах две монеты. Шофёр принял их, не рассматривая.

— Этого, надеюсь, хватит. Завёз, демон, в кромешные потёмки, чёрт ногу сломит! — и полезла на выход.

— На тебе шест в помощь! — пошутил шофёр, протянув старухе палочку для китайской еды. — За костыль сойдёт!

Она оглянулась, скривилась, прошипела под нос: «вот хохмач малахольный», тяжело выбралась наружу. Пятачок перед машиной еле освещался светом из окна, на нём она и потопталась немного, хлопнув дверью и отсекая своё недовольное бурчание. Потом вытянула руки и шагнула во тьму. Та приняла её, как принимает пассажиров лифт, разом отсекши от внешнего мира створами непроглядного мрака. Будто камень в нефть бухнулся, вот был — и нет. И ни кругов, ни колыхания. Ничего.

— Ни тебе «здравствуй», ни «до свидания», — пробормотал под нос шофёр. — Что ж, прощай, старуха!

Поглядел в ладонь, там лежали две латунных монетки. Достоинством в две и три копейки. С колосками и дубовыми листочками в обрамлении, с гербами на аверсе и буквами: «СССР». Хмыкнул, бросил в бардачок. Посмотрел в мреющую плотную тьму, привычно выбил из пачки сигарету, двинул рычаг. Фары зажглись. Прикурив, с удовольствием затянулся после долгого воздержания из уважения к старухе.

И отпустил сцепление.

Этого пассажира привёз лично Гия.

К стоящей в теньке от раскидистого клёна у парковки «Оке», где отдыхал в ожидании клиентов шофёр, вальяжно подплыл, припадая брюхом к асфальту, роскошный «Мерседес» класса «А». Белый, с изящными вылизанными формами, широкий, как индейская пирога, с футуристическими вентиляционными дефлекторами в хромированном молдинге, красивый до изнеможения и такой же дорогой. Дверца водителя с сочным чмоком открылась, и появился в лучах солнца сам великолепный Гия, в безупречной, в тон машине, ослепительной тройке. В бордовом жаккардовом галстуке от Бриони за почти двести евро. Чисто подбритый, чтобы выделить черноту бородки и бачков на фоне загорелого лица. Такой весь великолепный, что шофёр невольно почуял даже фешенебельный тонкий аромат « Acqua Di Gio» от Джорджио Армани, хотя ветра и не было. А вот лицо у Гии ничем не отличалось от тамазовского, не считая более облагороженного вида. Просто Гия эдакий утончённый барон, а Тамаз на его фоне лишь бесхитростный конокрад.

Пока Гия не спеша садился в «Оку», не меняя выражения, словно из «Мерседеса» в «Роллс-ройс» пересаживался, шофёр успел рассмотреть на переднем сиденье его машины клиента, а на заднем и самого Тамаза. Тот тоже заметил шофёра и в экспрессивной грузино-итальянской манере успел показать ему одними жестами, что клиент сперва был их, но что-то не срослось, и теперь пришлось передавать его сюда в спешном порядке.

Сам клиент оказался мужчиной, лет сорока — сорока пяти на вид, ухоженный, с модной щетиной, подогнанной в салоне триммером, в брендовой футболке. Он скучал, лениво озираясь на скучные виды парковки такси, пустые в такую рань, когда только миновал «час быка».

— Здравствуй, уважаемый брат! — мелодичным баритоном поприветствовал шофёра Гия, мягко усевшись в кресло рядом и аккуратно прикрывая за собой дверь.

— Рад видеть, брат! — тепло ответил шофёр. — Редкий ты теперь гость.

— Дела, брат, дела. Сам видишь, какие теперь времена. Даже Меркул зашивается, всё завертелось, закружилось и помчалось колесом, как в «Мойдодыре».

— Главное, чтобы из маминой из спальни никто кривоногий и хромой не выбегал, — поддержал его шофёр.

— А ты всё такой же оптимист, — тоже по-голливудски улыбнулся Гия. — Не меняешься.

— Стабильность — признак мастерства.

— Кто бы спорил. А я к тебе. Клиента привёз.

— Я ж не Эдип, — кивнул на соседнюю машину шофёр, — сам вижу. Что, как обычно?

— Да. Я посадил его, а по дороге нарисовался Тамик. Ему куда-то срочно подъехать приспичило. А клиент упёрся, не привык, чтоб в машине ещё кто-то, пусть и не долго, находится. Капризный попался, балованный чистоплюй. Бизнесмен вроде средней руки, а гонора, как у олигарха. Кое-как уболтал я его. А ты же знаешь, брат мой спокойно и минуту посидеть не может. Вот и закусились они с пассажиром, не понравились ему Тамика шуточки. Он и так косился неодобрительно, а потом и вовсе психанул. Короче, возьми ты его, пусть прокатится, — зловредно растянул губы в чуть заметную ухмылку спокойный, как лёд Гия.

— Для тебя, брат, всё что угодно, как говорится, не благодари, это — моя работа!

— Да. Одно дело делаем, брат, всегда поможем ты мне, я тебе.

— Как вообще? Как Жена, как Морик с Икелом?

— Отлично. Все живы-здоровы. Ты как сам?

— Как сладкий круассан. Кручу баранку понемногу, наслаждаюсь обществом. Я люблю свою работу.