Игорь Родин - Сын Эреба

Шофёр остановился в правом ряду, включил поворотник, а когда загорелся зелёный, вывернул на более пустую улочку, углубляясь в сужающийся клином колодец пятиэтажек. Спальный район, тихая гавань, не короткий, но спокойный путь. Теперь солнце било прямо в лоб и он опустил оба защитных козырька, чтобы и старухе стало комфортно.

— Ты ж сам просил молодость вспомнить? — хитро прищурила свои и так небольшие глаза в нечистые белёсые щёлочки старуха. — Я теперь бабка, мне молодость вспоминать можно без купюр. Да и отмолила я все грехи. Что было, то было, о том теперь, после осознания и просветления, вспомнить не зазорно. Я ж за всё расплатилась сполна. Господь меня наказывал, покуда не пришла я сама к нему с головой повинной. А тогда он полюбил меня вновь, потому, как и я его полюбила, и держусь я теперь совсем другой линии. Верной и вечной. Правильной и единственной. Где теперь та коммунистическая партия? На задворках истории и на обочине жизни. А Господь всегда с нами, всегда поможет детям своим, тем, кто искренне отдался в лоно его церкви.

— Это понятно, — кивнул шофёр. — Ты по порядку тогда давай, а то я путаюсь.

— Так и не перебивай тогда! — нравоучительно хлопнула себя по коленям старуха. — Только голову мне отпустило! Прав ты, когда сама говорю, боль, будто как отступает. Убаюкиваю я её. Ты часом не из этих?

— Из каких?

— Не колдун? Как их там теперь кличут? Экстрасенс? Цельное шоу вон по телевизору отгрохали. Шабаш там у них с ведьмаками, чудеса богомерзкие творят, с покойниками разговаривают, клады про́клятые ищут, демонов вызывают. Не из этих ты, анафема?

— Да что ты, бабка, я простой водила! Это дезодорант мой в салоне так хорошо помогает. Говорю же, из святых земель!

— А воняет, как бесовство окаянное. Бог с ним, главное, полегчало. Так о чём я? А, молодость свою я зря не промотала, обзавелась знакомствами. Тогда это первым делом было. Кто с торгашами блатными, деловарами и цеховиками хороводился, кто с расписными авторитетами, а кто умнее, тот с сильными и важными номенклатурщиками. За одного такого я и замуж потом вышла. Не из нашего района он оказался, обо мне ничего раньше не слыхивал. Не знал, дурачок, о моём бурном прошлом. Я на тот момент уже была членом партии и на должности стояла. Хороший был парень. Глуповатый, наивный, но чистый. Папаша его тогда в Москву как раз перебрался, в кресло высокое сел. А сынка на хозяйстве оставил, тоже на тёплом месте. Вот и сошлись мы на этой почве. Как говорится, деньги к деньгам, если так можно выразиться. Денег не то, чтобы куры не клевали, но на жизнь хватало. И в Крым ездили на море, и в Болгарию, и ковры с хрусталём и финские гарнитуры покупали. Тогда не столь важны деньги были, сколь связи нужные. Вот мы и дополняли друг друга. Он тогда в замах директора комбината ходил, а я в горкоме сидела. У него вся шушера блатная, цеховые да кручёные, а у меня наши партийные функционеры. И пошла круговерть, одно тому помочь достать, второе другому, третьего научить, как и кому занести, четвёртого просто свести и познакомить с хорошими товарищами. Кого подмаслить, кого прижать, в общем, нормальная жизнь. И с мужем я душа в душу жила. Он, олух, так и думал до последнего, что я с ним, чуть ли не с первым спать стала. Да и сам от меня не гулял. Тихий он был, занятой. Всё в семью тащил. До маразма иногда доходило. Куда ты, говорю, пень стоеросовый, третий сервиз в сервант пихаешь? Лучше б телевизор японский достал! А он только машет и бубнит: «пригодится в лихую пору». И деньги, осёл, в кубышке хранил. Нет бы, на сберкнижку положить, или в доллары перекупить, так ведь нет. Вот в девяностые все его накопления и пошли прахом. Он спохватился, как же, инфляция, то да сё. Стал по кассам их распихивать на разные счета. Да только жулики кремлёвские уже тогда давно всё посчитали и прикинули, как всю страну объегорить. И плакали наши денежки, как говорится. Ну да ничего. Остались ещё автомобиль личный и квартира кооперативная. А тем временем сестра моя младшая, непутёвая замуж вышла за пьяницу какого-то. А братик, один из двух, в тюрьму как раз сел по глупости. А второй «за бугор» укатился. Этим-то они мне сильно мой партийный авторитет подгадили. Подвинули меня с должностей центральных на задворки. Тут и на комбинате начались неприятности. Пролез на директорскую должность какой-то гнус питерский, варяг пришлый, и давай шерстить всех старых кадров. Повыгонял, до кого дотянулся, у кого брони кумовской не имелось. И муженька моего не минула чаша сия. С должности мой тюха слетел, но не уныл, а в бизнес подался. Всё одно, тогда уже партия наша коммунистическая загибаться стала. Тех, кто рога и копыта отрастить не успел, чтоб сподручней бодаться и лягаться, того от кормушки отогнали. Пошла делёжка золота партии в полный рост. Рвали они тогда друг друга почище гладиаторов на арене. Только клочки летели. Ни я, ни муженёк мой припудренный тогда в ту свалку лезть не решились. Подвинули нас аккуратно, мы и отошли в сторонку, крохи подбирать. Закончилась страна великая, закончились и перспективы радужные. Новый рассвет наступил. Заря капитализма. Лихие лютые времена. Старые друзья рожи поотворотили, будто знать нас не знали. В бизнесмены теперь все подались. А там, как водится, и свой своему волк. Потихоньку кончилось наше уютное сытое житьё. И родственнички, нищеброды чёртовы, только и мотались к нам в гости, то денег занять без отдачи, то одёжки ношенной стрельнуть, то просто так, пожрать на халяву. А тут ещё дети подросли. Того от армии отмажь, другую в институт пристрой. Последние гроши и нервы на них потратила, а благодарности хоть бы на грош. Привыкли сызмальства: «дай-дай», чтобы всё им, ни в чём отказа. А вот кончились тучные коровы, пошли худые, так и табачок врозь. И ведь свои же, кровиночки, а смотрят исподлобья и через губу цедят. Обуза я теперь им стала…

— Так, а с мужем что?

— А! С этим моим недотёпой? Да залез он в криминал. Нарвался на каких-то жуликов. Они и помогли ему и машину, и квартиру трёхкомнатную пробуратинить. И деньги все, что ещё оставались, до кучи туда же. Благо, у меня от родителей осталась своя квартира. Не такие хоромы, как у нас раньше были, а значительно скромнее. «Однушка» на окраине, зато личная. Сестра у мужа прописалась, а брата уголовника я выписала. Третий брат не претендовал из-за границы своей, у него тоам всё наладилось, вроде как. Муженёк мой полоумный после таких выкрутасов занемог. Инсульт его разбил. А потом и инфаркт обширный. Дело обычное. Спортом он пренебрегал, по бабам не шастал, выпивал в меру, но курил много. Лежал он, как бревно, ни «тпру», ни «му». Подмоги ни от кого не дождёшься. Сеструха вместе с мужем своим в запои ушла, двух своих дочек на произвол судьбы бросила. А потом алкаш её дуба дал, так она совсем спилась, еле себя помнила, пока где-то в канаве не сдохла. От брательника, что в ФРГ свалил, тоже ни слуху, ни духу, так, письмо раз в пятилетку. Второй из тюрьмы вышел, успел поджениться, спиногрыза завёл и опять отправился на «зону» чалиться. А жёнушка его, поломойка какая-то безмозглая, в детском садике работала за гроши. Толку от неё никакого, только денег занять и умеет. В общем, помощи нет ни от родных, ни от знакомых, ни от властей. Все прежние заслуги позабылись, все, кто раньше в друзья набивались, теперь, как тараканы, под лавки схоронились. Да и детишкам такое положение не по шерсти пришлось, за папкой горшки выносить и пролежни мазать. Гордыня их обуяла, нечестивых засранцев, и лень. Само собой, нервы у меня не железные, когда такая глыба несчастий давит, стала я сама не своя. Горячилась, конечно, но хоть кто бы принял и понял. Нет, все ощетинились, каждый в свой угол и не тронь. Дочь замуж вскоре выскочила, свалила из нашего вертепа. Сын тоже не стал за лежачим папкой ухаживать, на работу устроился, комнату снял и съехал. Чтоб не платить за них коммуналку, как за «мёртвые души», я их выписала тоже, ибо нехрен! Одна я с мужем возилась. С утра на работу, да не как раньше, в кресло мягкое бумажки перебирать, а за прилавок, ящики ворочать да по кассе стучать. А потом домой, пелёнки стирать, да кашкой кормить с ложечки. Потом оправился он, да только проку с этого — чуть. Впал он в уныние, что никогда раньше с ним не случалось. Нет бы, на работу устроиться, так он вместо этого к стакану прикладываться стал. По помойкам шарахался, бутылки собирал и рухлядь всякую, побирался даже. Опустился, смотреть противно. И, как мужик, уже ничего не мог. Стала я тогда для своего здоровья с разными мужчинами встречаться. Я ещё в те времена женщина видная была, интересная. Стали кавалеры за мной ухлёстывать всякие. Один даже на курорт возил. А потом, по старой памяти и бывшие комсомольские вожаки подтянулись по части харева. У меня как раз племянницы подросли, так я подумала, а чего девкам зря по подворотням шляться? Пусть уж лучше с проверенными старыми кадрами свой, да и мой профит имеют. Свела я их, с кем надо, неплохо тогда мне это подсобило. Да и сама я была не промах. Муж, конечно, хоть и мудак, но просёк эти все мероприятия. И в позу встал. Нет бы сам хоть копеечку какую добыл в дом, чтоб был спрос законный. Нет, такого от него не дождаться. И раз уж ты такой непуть, сиди тогда и молчи в тряпочку. Так он ревновал. Все мозги своим мычанием мне проел. А я что? Не человек? Я тоже жить хочу, а не с обормотом вонючим, света белого не видя, убиваться. А у него ни пенсии нормальной, ни льгот каких, ни мозгов последних, всё просрал, фашист, что можно было. А тут ещё гордыню свою включил, о чести и совести вспомнил! Ничтожество, одним словом. Я хоть и любила его когда-то, да только всё это давно выветрилось. Осталось только терпение, как свеча, на ветру горящая. Я уж его и просила, и уговаривала, и скандалы ему закатывала, а он знай, своё талдычит и меня же ещё упрекает. Зло меня взяло, я ему наперекор тогда каждый день с утра до ночи мозги полоскала, выедала поедом. Он собачился в ответ, но всё тише как-то и без злобы. Апатия его охватила, безразличие. Я надеялась, просветление у него, осознание, да куда там! Прежний грех его одолел, вернулось уныние. Сереть он стал, худеть. Весь осунулся, помрачнел, замкнулся. Думала, он понял что-то, проникся моими усилиями, вот оно! Сейчас переосмыслит свою житуху никчёмную и за ум возьмётся. А он устроил мне на Первомай такой концерт! Прихожу с работы, как мул баулами увешанная, а мой пентюх холодный на кухне в петле болтается. Устроил праздничек, муженёк дорогой! Спасибо! Порадовал напоследок! Такие вот превратности судьбы, понимаешь. Ни помощи, ни поддержки ниоткуда, а только упрёки, недовольство и вот такие вот сюрпризы мерзкие.