Радослав Михайлов - Властители земли

Хорошо. Потребовали у секретаря (тоже молодой парень) список и увидели, что премированных и впрямь многовато для штата сельсовета и что в целом получили они сумму в две тысячи четыреста левов. Попросили секретаря показать бюджет, а развернувши его, обнаружили, что статья, определенная для всяческих премий, не две тысячи с лишком, а всего только шестьсот левов. Митко Ефремов дух перевел и подмигивает мне: нечистое, мол, бай Ташо, дело! Я дал ему знак молчать, а секретаря спрашиваю, откуда взяли они столько денег, не предусмотренных бюджетом? Молодой человек рассмеялся; все по закону, товарищи, у сельсовета есть внебюджетные доходы с грузовика. С какого грузовика? Бай Чендо вам лучше объяснит, но могу и я, у нас тайн нету, все расходы утверждаются исполкомом. Выбежал куда-то и вернулся с переплетенной тетрадкой, пронумерованной и прошнурованной, аккуратно разграфленной на приход-расход, а к тетрадке папка приложена с квитанциями и выписками из протоколов. Я отпустил секретаря, и мы быстренько кипу документов вчерне просмотрели (для подробного анализа времени много потребуется), закрыли комнату и пошли в закусочную. Вместе с гостиничной комнаткой она помещалась в старом здании, определенном на снос, как потом выяснилось, в бывшем владении бывшего торговца табаком — здешний народец, между прочим, и посейчас разводит табак. В это село гости нашего низкого ранга редко, видать, наезжают, без предварительного заказа тут ничего не готовится; буфетчик сонливо предложил кильку, сардельки, вафли, что годами на полках стоят. Выбор, как понимаете, небогатый, и мы решили остановиться на вафлях, ревизор, он вроде верблюда в пустыне, должен уметь обходиться малым. Поскольку питья никакого не было, кроме ментовки [1] Мятная водка. , мы попросили по стакану прозрачной горной воды и прошли в соседнее помещение, именуемое гостиницей. Оставили пижамы на вытертых одеялах в означение того, что занято, и вернулись в сельсовет.

Надо было все хорошенько обмыслить. Посторонний человек и понятия не имеет, сколько вопросов приходится решить ревизору, пока он задачу свою исполнит, на скольких местах он может споткнуться. К примеру, хоть и наш случай: копать вокруг жалобы Серафима Глухова смысла теперь не имело, он сам от нее отказался. Хорошо, но выданные премии в четыре раза превышают сумму, определенную бюджетом, следовательно, нарушение есть. Само по себе оно довольно серьезно, если средства взяты из других бюджетных статей. Но этого нет, на премии пошли доходы с грузовика. То, что сельсовет самочинно себе завел грузовик, тоже, конечно, нарушение, если он ездит туда-сюда бесконтрольно и никто не следит, что он привозит и что отвозит. В селе Бор, однако, имеется тетрадка с приложенными к ней квитанциями и выписками из протокола, вероятно (это требуется выяснить!), приход и расход тщательно контролируются, злоупотреблений нет. И наконец: если бы среди премированных фигурировала и фамилия председателя, можно было бы допустить, что вся эта система выдумана им для личного обогащения; однако его имени в списке нет. На что решиться, прежде чем продолжать работу? Может, составить акт о незаконном использовании грузовика (хотя подобные нарушения — глубоко укоренившаяся практика) да и удалиться восвояси?

Пролистали мы документы взад-вперед — многонько их оказалось, все аккуратно описанные и подшитые, — и молодой мой коллега высказал мысль, которая и меня посещала: что скажешь, бай Ташо, если мы поле боя покинем? В документах рыться много времени надо, десятки людей выслушать придется, а разве у нас задача такая? Не такая, согласился я, другая у нас задача. Тогда что?

Пока мы размышляли, что нам дальше делать, дверь медленно приотворилась и в нее задом протиснулся конторщик с подносом в руках, а на подносе два высоких хрустальных бокала с каким-то напитком: «Председатель швепсу вам послал охладиться». Оставил бокалы, чистые, запотевшие, а поднос вынес. Та-ак. Не стоит и говорить, что один вид холодных бокалов подействовал на нас соблазнительно после давешних сухих вафель, в трактире пить было нечего, кроме ментовки да ключевой водицы. Потчует нас, сказал Митко Ефремов с кривой ухмылкой. Верно, говорю, потчует, надо его уважить.

Выпили мы этот самый швепс, белесоватый цветом, а на вкус ананасом отзывает, хорошее питье, и, освеженные, залистали бумаги. Когда я позднее всю историю обмозговывал, то понял, что кабы нам питья этого не поднесли, дело бы так наверняка и закончилось обычным, простеньким актом о незаконном пользовании грузовиком. А швепс нас не только приободрил, но и настроил малость подозрительно: где это видано, чтобы ревизору предлагали пристанище в вилле да редкими напитками угощали! Ну ладно. Поработали мы над документами довольно долго и, когда в головах у нас загудело от цифр, вышли на воздух, чтобы коллега мой выкурил сигарету, я ему в комнате не давал курить. Походили вокруг закусочной, послушали, как река шумит — горная, с чистой водой, в которой утки плещутся, новый магазин осмотрели — в поздние послеполуденные часы там много толклось народу — и перед самым заходом солнца вернулись в контору, чтобы прибрать бумаги; на сегодня хватит. На площади перед входом в сельсовет жужжал на малых оборотах тот самый грузовик, о котором была речь, — мы догадались, что это он. Какой-то гибрид самодельный, что-то среднее между «зилом» и «татрой», с обшарпанной кабиной, раз десять перекрашенный. Из конторы сперва вышел Чендо, а следом за ним парень. Чендо ему что-то приказывал громким голосом, а тот почесывал шею да слушал. Кстати, сказал Чендо, заметивши нас, вот он, грузовик, про который вы спрашивали, полюбуйтесь, какое добро! Стефчо, объясни товарищам, что у тебя за машина и как ты водишь ее. Значит, ему уже доложили, что мы грузовиком интересовались! Так вот и вожу, сказал парень (он, видно, не знал, кто мы такие), под горку сама идет, а в горку упирается, без ручки завести не могу, все жилы из меня вытянула проклятая таратайка. Ну беги, отпустил его Чендо, живой, мертвый, а чтоб завтра привез мне три машины щебенки! Парень почесался и с недовольным видом залез в кабину. С фырканьем, скрежетом и подскоками машина поползла вниз по улице, тут и неспециалист может понять, что добро-то и впрямь невеликое. Чендо глядел на нас с добродушной усмешкой. Ну что, сейчас про грузовик поговорим или на завтра отложим? Можно и на завтра, ответил я, поздно уже. Хорошо, я возьму там кое-что у себя да прогуляюсь с вами, покажу наши места.

От такого предложения мы, конечно, отказаться не могли. Он медленно повел нас по крутой улице к сосновому бору, мы часто останавливались дух перевести, а Чендо предлагал поглядеть направо, поглядеть налево, полюбоваться то тем, то этим. Чем выше мы поднимались, тем просторней и чудесней становилась панорама, а он не переставал говорить, медленно, слегка горделиво, любезно, как и положено говорить перед гостями: когда и как сделал он то-то и то-то, как предлагали ему посты повыше, да он отказывался, потому что с народом умеет ладить, он слушает людей, и люди его слушают, село это к сердцу приросло, и если и есть у него под старость надежды какие-то, все они связаны с селом. В словах его была откровенность, обязывающая слушать внимательно.