Елена Блонди - Вот роза... [СИ]

— Пока, — снова сказала она.

Коля кивнул. И через полминуты был слышен лишь звук мотора. А еще — вопли с другой стороны, и автобус посигналил раздраженно и густо.

— Шепелева! — надрывался строгий голос классной, — Демченко! Ше-пе-ле-ва!

— Мы тут, Надежда Петровна! — завопила Инна, таща Лору за руку, — идем уже!

Школьники стояли и сидели толпой, смеялись, переговариваясь, и на фоне голов в косынках и кепках монументом высилась могучая фигура трудовички Галины.

— Я, — шептала, торопясь и широко шагая, Инна, — хочешь, я скажу, что у меня, живот. Но ты нормально успела, вот только-только нас начали кричать. Я скажу…

Но не пришлось, потому что Галина, мельком осмотрев подруг, набрала воздуха в грудь и заорала, пугая летучих мышей и заставляя временно умолкнуть лягушачий далекий хор:

— Кацыка! Сиротенко! Да где вас носит? А? Кого еще нету? Петрушкиной? Вы совсем с ума посходили тут? Ночь на дворе! Кацыка!

Лора с Инной высыпали последние лепестки в мешок, сели рядом с толпой таких же мешков, одинаковых, важно и молча стоящих в ожидании, когда за ними приедут. И стали ждать, когда подтянутся последние заплутавшие.

В пыльном автобусе, пока еще горела в салоне лампочка, Лора, пробираясь вслед за Инной, пару раз поймала на себе взгляды девчонок, и Настин заинтересованный взгляд тоже. Но тучей налетели комары, и свет погас, ехали, прыгая на пыльных сиденьях, почти все молча, или что-то говорили негромкое, устали и никто не орал песен, не смешил всех сразу.

Лора, приваливаясь к плечу Инны, шепотом рассказала главное, про поцелуй, та ахнула, отклоняясь и пытаясь рассмотреть подругу в темноте салона. Но говорить было неудобно, и все вопросы Инна оставила на потом.

После ужина сидели на постелях, сверкая вымытыми пятками, валялись, болтая, ходили друг к другу в гости. Уложив на коленки книжки и картонки, писали открытки, читали вслух, хохоча и падая навзничь от смеха. Это классная, она принесла целую стопку открыток, села за стол, раскидывая их веером:

— Так. Кто хочет домой написать, пять копеек штука. Тематические.

Захотели все — новое развлечение. Лора с Инной тоже купили по две открытки, внезапно оказалось, болгарские, на них веселые девушки в национальных костюмах собирали розу в плетеные корзины на локте.

— Птичка, смотри, а вон ты там, за кустом, твоя рожа перекошенная! — орала Оля Осипова, закрываясь подушкой от нападения Птичкиной.

— Совсем не похожа, Ёська-авоська, — возражала Птичкина, отбирая подушку с чужой кровати, чтоб снова кинуть.

— Похожа-похожа! А за халабудой, смотрите, девки, это ж Крыс-Ларис на мопеде катается.

Лора на своей кровати закусила губу, перевернула открытку. На ее, такой же, за рядочками розовых кустов, полных цветов и женщин, маячили пряничные домики с красными крышами, шла улица, обрезанная рамочкой, и на ней — маленький черный мотоцикл с двумя седоками. Еще там была лошадь с телегой и кусочек автобуса, уже уехавшего с открытки.

— Вот дуры, — зашептала Инна, сурово оглядываясь на веселье, — услышит Наденька, накинется.

— Хватит вопить, Осипова, — рассеянно сказала классная, пересчитывая мелочь и ссыпая ее в карман, — лучше собери все открытки и сложи на стол. Утром Петр Иванович заберет, в райцентре бросит. Так. И всем спать!

Она поднялась, привычно пережидая дежурные вопли насчет «да еще десять часов только, да можно мы часик всего погуляем, ну вокруг дома, Надежда Петровна-а-а», похлопала по столешнице, напоминая Осиповой, куда сложить открытки. И ушла, прикрывая за собой двери.

Лора подписала имя под тремя короткими строчками, чистую открытку сунула в сумку. И села, глядя на девочек, которые обступили ее кровать, разглядывая, как диковинку.

— Ты что, правда, на мопеде каталась, Крыска-Лариска? — уточнила Осипова, забирая у нее открытку, — с пацаном местным?

Все захихикали. Инна, нахмурясь, сверкнула темными глазами, пересела со своей кровати на лорину. Та подумала и отрицательно мотнула головой.

— Нет, Осипова. Не каталась. На мопеде.

— Тонька! Ты соврала, что ли?

— Ничего я не врала, — обиделась Тоня Величко, поправляя волну волос, — это она сейчас…

— Это был мотоцикл. А не мопед.

За спинами допрашивающих коротко засмеялась Настя. Лоре стало приятно, что она сумела отбрить языкатую Олю, которая никогда рта не закрывала, вечно молола всякую чушь, про всех.

— Ой, скажити пажалуста, — протянула насмешливо Оля, — ой какии мы деловые! На мотоцикли каталися. Лягушек ловить ездили, да, Демченко? Или пасочки лепить?

Лора пожала плечами, и, от злости на дурацкую Олю не слыша своего голоса, поправила:

— Зачем лягушек. Целоваться ездили. На кукурузное поле.

— Ой, скажити… — неуверенно продолжила Оля, но тут Лора встала, резко отворачиваясь, пихнула сумку с пола на простыню, и, выкопав оттуда пакетик с пастой и зубной щеткой, повесила на локоть полотенце:

— Инк, ты идешь умываться?

Они топтались в сенях, нашаривая свою обувку, а в комнате смеялись уже над Олей Осиповой, и она обиженно пыталась оправдаться:

— Ну и что? Зато он задохлик совсем. Чуча белобрысая. Мне по плечо.

— Кто ж виноват, что ты такая шпала, Осипова, — ласково попеняла Настя, и все закатились смехом.

А потом был странный для Лоры вечер. Пока не вернулась классная, совсем поздно, к полуночи, девочки выскальзывали на улицу, исчезая в черной тени деревьев, там тихо смеялись и возмущенно что-то бормотали, мешая тихие голоса с мальчишескими, а кто-то черный сидел на высоком каменном заборе, сторожа, чтоб предупредить о возвращении Наденьки. Инна заснула быстро, как ребенок, раскидав тонкие руки и свесив с подушки каштановые пряди, а над Лорой встала неразличимая фигура, сказала Настиным тихим голосом:

— Пошли перекурим, Демченко.

Они сидели совсем отдельно, Настя курила, пряча огонек сигареты под деревянным столом, спрашивала о всяких подробностях, впрочем, вполне деликатно, и Лора, немного стесняясь, но все же, отчаянно желая похвастаться — рассказала. Как ехали, как сидели, ждали дядь Серегу, а потом поцеловались и уехали обратно. Рассказала почти все, кроме своих мыслей насчет Олежки Рубанчика, и еще не сказала, про некрасивую хитрую торговлю, насчет «поцелуешь, тогда и отвезу обратно». Это рассказывать было стыдно. За себя и за Коляна тоже. А еще это как-то совсем не укладывалось, думала Лора быстро. Ну, как розовое варенье из сказки, которое в жизни оказалось таким — из тараканьих жопок и не особенно вкусным.

— Иду! — вполголоса отозвалась Настя на чей-то требовательный шепот из темноты, и поднялась, отряхивая круглые крутые бедра.

— Завтра театр этот дурацкий. Студенты припрутся. Прикинь, кукольный. Вроде мы детский сад. Но потом танцы.