Елена Блонди - Вот роза... [СИ]

Но тут Олежка что-то спросил, и все мысли вылетели у нее из головы.

Они шли медленно, приноравливаясь к шагам друг друга. Болтали, смеялись, рассказывали пустяки, спрашивали и слушали. Лора половины не понимала ни из его слов, ни из собственных, потому что держала его под руку и он прижимал ее локоть к своему боку. А еще наклонялся, чтоб тихо сказать и тогда дыхание щекотало ей ухо.

Где-то там, в темноте, иногда появляясь на свету, гуляли еще какие-то тени, неважно, чьи. Вдалеке кто-то закричал, на него закричали в ответ, но драться не стали, засмеялись, расходясь. И Лора сильно обрадовалась этому. Потому что ведь еще воскресенье, и половина недели, совсем ни к чему сердить взрослых, чтоб гнали их после ужина сразу спать.

— Надо за дома уйти.

— Что? — она подняла лицо к его лицу.

— Тут фонари, звезды плохо видно. Нужно там, где темно. Вон, где роза начинается. Пойдем?

— Пойдем. Она была утренняя. Еще вечерняя. Теперь будет ночная.

— Что?

— Ну, роза. Мы ее утром видели. И вечером. А что розы делают ночью, мы не видели.

— Я видел, — засмеялся Олежка, — сейчас покажу.

Он вел ее за руку, и она шла, послушно, стараясь не спотыкаться, чтоб не задерживать шаги. Позади тихо-тихо гомонила деревня, сонно лаяли собаки и иногда голосил проснувшийся петух. А тут, где начинались темные ряды, исходящие тонким запахом цветов, стояла тишина, так странно, тоже полная звуков, но маленьких, не нарушающих ее совершенно. Нежно трещали сверчки, пискнула птица, зашелестели листья, которые Олежка задел, подводя Лору к небольшому, заросшему мягкой травой пригорку. Отпустив ее руку, снял рубашку, расстелил на траве.

— Вот. Садись.

Она села, тихо смеясь. И сверху на них опустилось небо. Такое огромное и прекрасное, полное крупных звезд, будто там, на небесных кустах расцвели тысячи тысяч цветов.

Лора опустила глаза, щурясь в темноту. Олежка сел рядом, раскрыл ладонь. Там лежал нежный зеленый огонек, чуть шевелился. Она тронула пальцем, боясь раздавить.

— Сейчас, — он приподнялся, усаживая светляка на ее волосы, — вот. Красиво. Жалко, ты сама не видишь.

— Все равно. Спасибо.

Он наклонялся, обнимая ее плечи. Щека коснулась ее щеки. И губы тронули уголок рта.

Лора отклонилась, стесненно кашлянув. Поправила волосы, чтоб не лезли Олежке в лицо.

— Ой. Я уронила, да?

— Ничего. Я еще найду. Потом. Ну?

И снова она, отворачивая лицо, подалась в сторону. Сказала, извиняясь голосом:

— Я не могу. Ну, понимаешь… в общем, давай сегодня не надо?

Касание исчезло. Лора села свободнее, переводя дыхание и улыбаясь.

— Почему не надо?

Голос мальчика изменился, совсем чуть-чуть. Она не услышала изменений, занятая решением важной проблемы. Вчера был поцелуй. И Коля уехал. Нельзя так поступать, нужно дождаться. Он вернется, и она скажет. Скажет, извини, я не могу. И еще раз извинится. Свинство, конечно, с ее стороны, но он тоже поступил не очень-то благородно, когда пугал, что не отвезет домой. Все равно нужно сначала ему сказать. А там — еще вторник, среда… и они вместе уедут, начнется лето, их общее лето с Олежкой, и это будет сплошное счастье.

— Ну, ты что? Ларис?

— Я не могу. Сегодня, — повторила она, теряясь от его настойчивости, — ну я не хочу рассказывать. Просто вот, давай, во вторник. Даже в понедельник. Совсем вечером. Тогда вот. Да.

Сказала и как прыгнула в воду, ахнув от того, что он уже почти состоялся, ее настоящий поцелуй.

— Но ты же пошла. Со мной. И что, будем сидеть просто так?

Теперь она заметила, что сидят уже отдельно. Спине стало холодно. И звезды-цветы вдруг будто притушили яркость. Но вот он снова взял ее руку. Обнял, прижимая к голому плечу. Лора закрыла глаза. Так прекрасно. Он понял. Они будут сидеть, тесно-тесно, пока не настанет время идти обратно. И резко открыла глаза, отпихивая его руки и поправляя вырез майки-бабочки.

— Нет! Ну, я же сказала. Попросила. Олежка… пожалуйста.

— Ты из-за этого, что ли? Хмыря деревенского с мотоциклом?

— Ну… да. Понимаешь. Он думает, что мы, что я с ним. А я должна ему сказать. Потому что получается нечестно. Но я скажу, в понедельник, обязательно. Олежка. Ты обиделся, да? Ну, пожалуйста. Не обижайся.

Мальчик хлопнул себя по коленкам. Лора вздрогнула, пугаясь, что совсем обидела его. И мучаясь от того, что не умела решить проблему еще как-то. Вот же дурочка, кляла себя мысленно, напряженно следя, что он скажет или сделает.

— Все равно я не понял, Ларис, а почему понедельник? Скажи сейчас прямо. Пока еще не погнали нас спать.

— Он уехал. С мамой. Получается нечестно совсем. Ты чего?

Олежка смеялся, опустив голову. Поднял, блеснули в темноте глаза.

— С ма-амой? Так завтра и скажу нашей Кацыке, что она теперь его ма-ма! Уехал, значит? А я думаю, чего они с Наташкой шифруются, на свет не выходят. А он, значит, партизанит, тебе набрехал и лазит там с ней, за клубом.

Лора непонимающе смотрела на еле видное лицо над широкими плечами. Слушала смех. Такой — неприятный, ехидный. И вдруг, поняв, тяжело покраснела, так что показалось ей, сейчас от подступившей к лицу крови лопнут щеки.

— Как лазит? Не уехал?

— А вот скажи, Ларисочка, он тебя, когда туда-сюда катал, он говорил, если не поцелуешь, пешком пойдешь? Говорил?

— Это он рассказал? Тебе? Про нас?

— Глупая ты еще. Это у них фигня такая, у всех. Для приезжих девок. Сперва, ой девочка, давай покатаю на мопеде. А потом — пешком пойдешь. А вы дуры, верите.

Лора встала, взмахивая руками, чтоб удержать равновесие. Звезды плыли, кривясь и смаргиваясь в мокрых глазах.

— Местные с нами курили и хвастались, рассказывали, как поцелуйчики собирают. Или еще чего, — Олежка усмехнулся, продолжая сидеть, — думаешь, Танька Зарыкина просто так прокатилась?

— Да! — от сердитого звонкого крика сверчки смолкли. И снова осторожно завели свои трещащие песенки.

— Да, — повторила Лора, вспоминая, как свисали с ладоней Таньки прекрасные белые лилии, — не ври, чего не знаешь, ладно?

Повернулась и пошла, спотыкаясь напрочь уставшими ногами на каблучках старых босоножек. Слушала спиной, вдруг побежит, догонит, возьмет за руку, скажет, что это он сгоряча. Ну, от ревности.

Но за спиной было тихо. Только вот сверчки.

В спальне половина кроватей еще стояли пустыми, белели простынями, а на других спали девочки. Инна тоже спала, приоткрыв рот и посвистывая носом. Лора осторожно подошла к своей кровати, раздумывая, идти ли умываться. От окна, где неяркий свет чертил квадраты по очертаниям фигуры, приподнялась голова, в путанице локонов. Настя молча смотрела на Лору, а та так же молча смотрела на нее. Думала, что сказать в ответ на взгляд. Но блестящие глаза закрылись, голова опустилась и Настя отвернулась к стене, натягивая простыню на плечи.