Елена Блонди - Сказки Леты, сборник рассказов [СИ]

— Ах ты, стервь паршивая! Тебе, что ль, отец вез? Тебе? По году по заграницам, лишь бы вы тута наряжались! Тьху!

Света смеялась, громко. Чтоб бабка не поняла, — обидно про стервь. Уходила, нарочно потряхивая светлой гривой, стянутой по лбу и вискам переливчатой изумрудной лентой из лас-пальмасского бархата.

— О! — сказала за спиной Маленькая Катерина — жена босса, отпихнула Свету, как всегда пощекотав подмышками, как младенца. И уставилась в окно на сквер, расчерченный прямыми дорожками.

— Это его новая. Третья. Или — четвертая?

Оглянулась и закричала мужу:

— Романчик! А эта рыжая, она какая по счету?

— Да бес ее знает.

Роман Петрович размахнулся и ударил молотком по костылю в стене. Посыпалась известка, пыльным снежком припорашивая ступени стремянки. Маленькая Катерина устремилась к мужу, протягивая ржавый наган с висящим на нем ярлычком.

— Романчик, ну глянь, какой пиздалет! Ну, пусть же лежит в первой витрине! Будет красиво! Во!

Роман Петрович закатил глаза и сказал с терпеливым упреком:

— Катя… Не в красоте дело.

Внизу пара, обнявшись, медленно пересекала сквер по центральной дорожке. Рыжая девочка по-жирафьи бережно ставила высокие каблуки, приноравливаясь к мужской походке. И на нем плащ, усмехнулась Света, отходя от окна. Как в кино, длинный, модный, распахнут, полы развеваются.

Он всегда любил красиво одеться.

— Четвертая, — сказала тихо, сама себе, укладывая в плоскую витрину истертые солдатские треугольники писем.

Первая была не красива. Наверное, потому что и он тогда красавцем не был. Слишком молод.

— Я женился, когда в армию забирали, так что была у меня одна мартышка, сейчас вот две. Дочке восемь уже.

Они лежали на сбитых скомканных простынях, и Света все тащила на голый живот белый краешек. Стеснялась, грудь маленькая такая, и вообще. А он смеялся и стаскивал.

— Жарко ведь, убери. Чего стремаешься, меня про тебя уже спрашивали, а что за статуэточка к тебе на Ленте подходила. Я сказал, соседка. Сказал, не замайте, она еще дитё.

— А ты ее любишь?

Он свесился с кровати, достал запотевший высокий стакан с белым вином, сунул ей в руки.

— Кого? Эльку?

— Да.

— Не твое дело. Эх. Жарко. Надо на море ехать. Ты как, с нами?

Света отпила глоточек. Вино отдало холод стакану, стало теплым и невкусным.

— У меня вторая смена. Мне уже собираться надо.

— Ну ладно. Довезем.

Он поцеловал ей живот, боднул головой, щекочась колючими темными волосами на висках. И вскочил, потягиваясь и хлопая себя по мускулистым ляжкам. Прошелся по старому ковру, загорелый, большой, с длинными чуть обезьяньими руками. Открыл дверь и крикнул в коридорчик.

— Сашок! Звони блядям, поехали на маяк. Скупнемся.

Света, сидя на постели, дернула к себе простыню, вспотевшими руками прижала ее к животу, слушая приближающиеся шаги. Спросила севшим голосом:

— Он что? Он тут был? Все время?

— Угу. Ты когда прибежала, я его в кухню отправил. Журнальчики посмотреть. Наверное, удачно посмотрел, пока мы тут с тобой.

И захохотал, над ней, над ее мгновенно покрасневшим лицом и полными слез глазами.

— Сашок, не входи. Свет-свет тебя боится! Ну, ты чего, щенчик? Ну? Ну?

Присев рядом, улыбался, вытирал с красных щек сердитые слезы и, нашарив ее смятые тряпочки — трусики, сарафан, сунул на голые колени.

— Давай, пока Сашка машину заводит, в темпе вальса.

Спускаясь за ней по грязной лестнице, сказал озабоченно:

— Сядешь сзади, чтоб тебя в его машине не видели, поняла? Нечего гусей дразнить.

Когда высадили ее у проходной, выскочил из блестящей сашкиной лады следом, огляделся. Вокруг тянулись беленые заборы — цех был дальний, и автобус только что ушел, выгрузив партию эмалировщиц и художников в цех деколи. Оскалился, облапив ее, прижал к себе и, поднимая на сильных руках, закружил, целуя в лицо и глаза.

— Не обижайся, щенчик. Ты ж знала, я говорил. У меня такая вот жизнь. Завтра придешь?

— Не знаю. Пусти, — мрачно ответила она, вися и вырываясь, впрочем не сильно.

— Позвони сперва. А то мало ли.

Саша сидел за рулем, выставив белый жирный локоть. Усмехался, стараясь, чтоб цинично. Но получалось — с мелкой завистью. Света вспомнила, как он попробовал к ней подкатиться, когда сидели на песке, у костра, ели мидии. Тронул за ногу, перебирая пальцами от щиколотки выше и выше. И она, поглядев на Петра, дождалась, когда рука ляжет на бедро и сказала внятно, прервав рассказываемый Петром анекдот:

— Руку убери. Не твое.

Петр замолчал. Посмотрел на краснеющего Сашу и опять захохотал, по своей привычке хлопая себя по бедру сильной ладонью.

— Светильда! — закричала над самым ухом Маленькая Катерина и Света уронила гильзу. Та запрыгала по полу, стуча.

— Ну, скажи ты ему! Смотри, какой пиздалет! А он не хочет, говорит попса и спекуляция! Он тебя послушает, ты же разумница у нас!

Света подняла гильзу, пачкая руки в ржавчине. В ответ на ее взгляд Роман Петрович снова закатил холодные серые глаза, улыбаясь тонкими губами. Сорокалетняя Катерина была старше мужа на пять лет, шумно опекала и преклонялась. Одновременно.

— Катя, он, и правда, в центральной витрине не нужен. Вот сюда его хорошо, в угол. Чтоб когда человек наклоняется, рассмотреть письмо, а тут незаметно так, просто лежит. Будто из кобуры.

— Из кобуры! — закричала Катерина, — ты слышишь, Романчик? Ну что бы ты делал без нашей Светильды? Сплошная разумность и спокойствие! Не то, что мы, пропойцы. Ладно, вот вам пиздалет, а я к девкам, мы там обмываем нового научного сотрудника.

Маленькая Катерина снова сунула накрашенные ноготки Свете подмышки, пощекотала, как ребенка, и деловитым шагом направилась к выходу из зала.

Роман Петрович, наконец, спустился со стремянки и, тряпкой вытирая холеные руки с длинными пальцами, подошел к окну.

— На совещание собрались. К «Папе». Машины все подъезжают.

Девочки столпились рядом, что-то спрашивая, ахая и хихикая. Света подошла тоже.

Внизу Петр усаживал в машину свою четвертую. Поправил ей белый плащик. Наклонился, сунувшись внутрь, стоял смешно, видимо целовались.

— Мама рассказывала, ей восемнадцать всего, — доложила Маша, — говорила, та-а-кая свадьба была, сняли весь «Меридиан» на три дня! А потом еще по проливу на яхтах катались, все гости. Наперегонки!

— Ой. Это ж он ее старше, на сколько? — озадачилась Наталья, тараща синие глаза и пылая нежными щеками, — он ей, как папа же!

— Сорок два ему сейчас, — сказала Света из глубины комнаты, не заботясь, услышат или нет.

Она тогда была на год младше четвертой. А Петр был старше на двенадцать лет. Сам сказал, в первый же вечер.

— Мне, щенчик, двадцать девять. Я уже большой дядька.

Она пожала плечами, стараясь выглядеть взрослой.