Елена Блонди - Сказки Леты, сборник рассказов [СИ]

— А утром не забудь…

— Мама…

Дама-мама рассмеялась, и совсем повернувшись к Лете, развела руками.

— Вот такой уже, большой, слушать не хочет. Вы уж за ним приглядите, Лета, пожалуйста.

Большой Петя с досадой вздохнул, и Лета, улыбаясь, кивнула:

— Конечно, не волнуйтесь.

В дверях с одеялом возник муж Вадим, оказавшийся папой, и трое засуетились, неловко переступая, мешая друг другу. Петя отмахивался от материнского поцелуя, и дама, оттолкнув его изящной рукой, вышла в коридор, где топала проводница Надя, хлопая дверями пустых купе. Зимний поезд, почти без пассажиров.

Петя чуть нагнул красивую голову, когда отец похлопал его по плечу, притягивая к себе. Не стал целовать в щеку, а так же нагнул свою, сверкнув ранней сединой, ласково боднул сына в лоб, оттолкнул как давеча мать и вышел, мягко топая в коридоре сильными мерными шагами.

Через пару минут фонарь качнулся и уплыл, из-под потолка, скрипуче проснувшись, радио сыграло марш славянки. И слегка ошеломленная Лета вытянула, наконец, замлевшие ноги. Сдвинула занавеску и тактично уставилась на белые полосы снега, расчерченные желтыми фонарями и черными рельсами.

Петя сел напротив и замолчал. Поезд шел тихо, и Лета слышала, как мальчик дышит. Это казалось неправильным, будто она подглядывает за чем-то очень личным. Хрустнул и зашуршал пакет под рукой мальчика. Сколько же ему? Красивой маме, подумалось Лете в первые секунды, лет тридцать пять, и папа старше на два-три года. Но мальчишка такой высокий. На отца похож. А волосы, кажется, мамины у него.

Фонари кончились, колеса застучали ровнее. Лета вздохнула. Она тут старшая и дама просила ее приглядеть, за ребенком.

— Так ты до Харькова едешь?

— Да.

У Пети был хороший глубокий голос. Не хватало ему отцовской вальяжности, но откуда она у мальчишки, мал еще.

— Стелиться будешь сейчас?

— Нет.

Они помолчали. Свет был скучным и падал сверху, серовато-белый. Лета подумала, что дама-мама была прекрасна, и в купе стояли еще те, шкатулочные сумерки. Теперь ее нет и нет красивого мужа Вадима, Лете достался этот мертвенький, нелюбимый свет из пластмассовых панелек. А еще в спешке найденная цветная рубашка поверх серой футболки и тесные джинсы, которые давно пора снять, и надеть вместо них тонкие черные штанишки в обтяжку. Трикотажные, в них и спать, укутавшись простыней.

— Слушай, тогда давай я, постелюсь и заодно переоденусь, — она отодвинулась от окна, беря в руки пакет.

Петя кивнул и остался сидеть, разглядывая свои коленки.

Лета разозлилась немножко.

— Тогда ты выйди. Я позову.

Шумно вздохнув, мальчик вскочил и, отворачиваясь, вышел, цепляясь за косяки длинными руками. Лета тихонько повернула на двери защелку. Вот же кролик какой, не понял сразу и после рассердился, что выглядит дураком. А может быть, она это придумала. Может, он и не хотел выходить, а злится просто так, из-за того, что она командует. Не влезай в чужую шкуру, Лета, особенно если путаешь ее со своей.

Она кинулась поднимать свою полку, подставляя плечо, вывернула шею, возя руками по молнии. Вот дурында, надо было штаны положить в пакет с продуктами. Ага. И тапки сверху. Чтоб на пряниках лежали и на апельсинах. Вытащила одежду, наведя в сумке беспорядок, отодвинулась. Полка хлопнулась на место. Лета неловко и быстро переоделась, дежурно завидуя женщинам, что умеют ездить в поездах. Она всегда им завидовала, когда поезд трогался и набирал скорость. Тогда эти, в непоездной жизни часто совсем невидные дамы, вставали и говорили повелительно:

— Ну, дорогие мужчины, идите в коридор, я буду переодеваться.

У такой дамы обязательно имелись вышитые тапочки, крупная косметичка, и спортивный костюм — ярко-розовый или оранжевый. Еда такой дамы занимала весь крошечный столик, а на разостланной постели громоздились пудреницы, щетки для волос, шарфики, кошельки и россыпь цветных журналов. Такая дама могла полчаса занимать туалет, а после сидеть на своей полке (обязательно нижней), запрокинув голову и внимательно глядя в зеркальце, долго красить глаз, совершенно не комплексуя, что другой пока ждет — скромный и ненакрашенный. Попутчики носили им кипяток и бегали за пирожками.

Потом наступал вокзал, такая дама в последний раз выгоняла мужчин, и снова превращалась в обычную серенькую тетку, обвешанную баулами, а локоны, которые она так любовно чесала и навивала, сидя в своем временном нижне-коечном королевстве, упрятывались под страшноватую меховую шапку-норочку. И Лета, идя следом в распахнутой ярко-голубой куртке и спортивных сапожках, переставала завидовать ловким поездным дамам.

В купе становилось жарче и жарче, а может быть, она слишком торопилась переодеться, снова по своей привычке выскальзывая из себя, чтоб устроиться в чужом сознании, вот он стоит там, уперев лоб в холодное стекло, скучно смотрит в заоконную темноту и ждет, пока она тут возится со своими бебехами.

Сунув джинсы под подушку, Лета громко щелкнула задвижкой на двери и чуть ее приоткрыла. Чтоб знал, можно входить.

Петя вернулся не сразу. Или еще постоял, чтоб не кидаться обратно, или ушел в туалет. Ясно, высовывать голову и проверять Лета не стала. Но хорошо бы он там не заснул в коридоре, она уже легла бы и спала, а так надо, наверное, тоже выйти, чтоб он тоже переоделся.

Почти потеряла терпение, и потому, когда вошел, диковато покосившись на нее, сказала сразу, радуясь мысленно, что вот она старше и ей можно. И надо же кому-то говорить первому.

— Тебе надо переодеться? Я выйду.

— Мне? А… Ну, да. Наверное.

Она взяла сумку с полотенцем и зубной щеткой и вышла в пустынный качающийся коридор. Хорошо бы туалет уже открыли.

В тесном промозглом закуте туалета медлила, водя щеткой по мокрым зубам и одновременно разглядывая себя в узком зеркале. Пусть уж он там постелит и нарядится, чтоб не скакать ей туда и снова в коридор. Волосы от рывков поезда ссыпались на плечо и закрывали скулы, лезли по запястью следом за щеткой. Путаясь в полотенце, Лета сложила все в сумочку. Еще раз оглядела темные глаза, блики на вьющихся волосах. Попудрила нос, чтоб не блестел. А есть она не будет. Яблоко разве что. И спать.

Петя лежал, закинув под голову руки, острые локти в темноте белели рукавами какой-то трикотажной рубахи. Лете стало немножко смешно, она увидела, как мама неумолимо сует Петеньке пижаму в пакет, и заклинает его обязательно ее надевать, ну и что, что утром уже приедет, надо выспаться… А, может быть, он так вырос, может у них принято так — где бы ни был, вот моя пижама, вот мои тапочки, вот мой дворец моих личных привычек. Ей бы так.

Она села на свою койку, в самый уголок к окну, вынула наощупь яблоко и, примерившись, откусила, стараясь не хрустеть. Ей стало уютно. И приятно сонно. Мальчик Петя, кажется, заснул. Других пассажиров нет, и вряд ли подсядут ночью.