Елена Блонди - Прогулка [СИ]

— Я… — сказала Кира медленно, собираясь с мыслями, — понимаешь, я…

Из мешанины ветвей в центре стола, гудя, вылетела парочка плотников, сверкая прозрачными крыльями, восхитительного бронзового цвета с синими переливами. А в кармане Киры зазвонил телефон. Заиграл печальную мелодию про девушку Сэди, с именем, созданным из печальной мелодии.

— Гудбай, Сэди, — рассказал певец, а дальше не успел, Кира, извинительно улыбаясь, вынула мобильник, проводя пальцем по экрану.

— Мам? Мама! — голос у Светки был сердитый.

Кира не видя, уставилась в стену, с нишей, откуда на нее смотрела скульптура, полная странных изгибов и извивов.

— Свет? Светкин, что случилось? Ты что? Подожди, тут связь паршивая.

Она отступала, на ходу подхватывая сумку, поворачивалась, напряженно вслушиваясь в треск и помехи.

— Ты мне скажи, — сердито прокричала дочь, — я блин звоню-звоню, полдня уже звоню. Сколько раз говорила, не смей отключать в телефоне звук!

— Мне?

Кира, наконец, услышала голос дочери ясно, и встала, уперев глаза в толстую мрачную тую на газоне.

— Погоди. Это ты мне звонила, с полчаса назад? Один звонок был и не определился.

— Какие полчаса, мам. Я тебе в двенадцать как начала, так с тех пор и вишу на телефоне. Где тебя носит? Ну взрослая же женщина! Давно уже.

— Я не жеженщина, — машинально оскорбилась Кира, — скажи получше. А то, жеже…

— Ты жива? Здорова? Нормально все?

— Да, — осторожно ответила Кира, сильно сомневаясь в своем здоровье, умственном, уточнила, — жива. Конечно.

— Отлично.

Ее дочь бросила трубку.

Кира виновато сложила мобильник в карман. Нужно потерпеть, когда Светка остынет и сможет общаться нормально. Туя темнела, отбрасывая наискось через асфальт черную тень, худую и длинную, макушка ее тонула в кустах спиреи, золотистых от закатного солнца.

Кира растерянно огляделась, прислушиваясь к тишине старого парка. Закат? Какой еще закат, если вышла она утром, и успела только дважды постоять, у зеленой тонкой ветви на фоне травяной каши, и рядом с церцисом. Но тогда парк полнился дневными звуками. Кричали в кронах скворцы, смеялись дети, хохотали на скалах бакланы. Гудели толстые плотники, и тени от церциса были такими короткими, что казалось, деревья стоят на них, как на хитро вырезанных подставках.

Внезапно ей сильно захотелось домой, быть уже дома, и чтоб пожарилась колбаса, а еще лучше — давно съелась, и стирка, которую запланировала на вечер, пусть она позади, можно спокойно сидеть в кресле, вдумчиво пересматривая отснятые картинки и удаляя ненужные. К тому времени от обычного разговора с дочерью останется лишь список обычных ее новостей, пересказанных в их обычное время — Светильда звонила вечером, примерно в восемь, к тому времени Кира уже возвращалась и переделывала какие-то неотложные домашние дела. И валяясь на диване, слушала про много работы у Димки, и про новые туфли, а еще насчет, куда они ездили в выходной, и как паршиво, что подорожали билеты на поезд, наверное, придется лететь самолетом.

Она снова вытащила телефон. Вот они — восемь, а спирея уже не золотая, а темная, и тень от толстого дерева ушла, растворилась в густеющей вечерней тени от всего — кустов, листвы, тонких и толстых стволов. В зарослях стремительно, не распеваясь, ясно защелкал соловей, и Кира вздрогнула, запахивая куртку. Над головой так же внезапно загорелся фонарь, рисуя другие, уже свои ночные тени.

Она повернулась и быстро пошла к выходу из парка, к далекой еще тройной арке, сквозь которую светили неяркие фонари, а под их неподвижным светом проплывали огни от фар автомашин.

Когда-то, в ее шестнадцать, в этом самом парке была летняя дискотека, ну да, в мае она переезжала из клуба в открытый бывший кинотеатр, и Кира с подружками бежала к высокому каменному забору с прорезанным в нем окошком кассы. Уже в темноте. Боялись, конечно, больших парней, которые приходили «снимать девочек». И еще боялись ровесников, те пили за мрачными туями всякое дешевое вино, самогон и водку. Могли погнаться, хватая за рукав плаща, за ремешок сумочки. И приходилось очень осторожно, чтоб не нарваться на неприятности, вести мирные разговоры, обещать потанцевать, а внутри все мелко тряслось и ноги слабели в коленках. Но бегали, хоть и боялись.

Арки приближались, маня светом, а перед ними стояла сплошная чернота без фонарей.

Кира коротко выдохнула, улыбнулась. Там остановка, с людьми. И тут, чего бояться? Старый кинотеатр снесли, на его месте, рассказывают, будет жилой дом, и многие возмущаются тому, что от парка отгрызется еще один кусок. Да и ей уже совсем не шестнадцать, хотя в спину все еще окликают «девушка», обманываясь джинсами, рюкзачком и спортивной стройной фигурой. Но обгоняя, замолкают, пацанчики, которые уже моложе ее дочки. Лет семь тому Кира печалилась, а теперь, обосновавшись в зрелом возрасте, в котором ей хорошо, только смеется.

— Эй!

Она прибавила шагу, одновременно обходя подальше густую тень, в которой сверкнул огонек падающего окурка. Это не мне, на ходу старалась убедить себя, конечно, не мне.

— А ну! Я кому сказал. Стой, курва!

Шаги слышались совсем близко, за спиной. И Кира мгновенно ощутила, как свет дальнего фонаря ложится на ее длинные волосы, такие, в сочетании с фигурой и одеждой, будто она совсем девчонка, одна бежит через угрожающую темноту.

Ступая под высокую арку, она потными пальцами зашарила по карману, ругая себя. Баллончик лежал в рюкзаке, и что теперь, кричать «подождите, я сейчас сниму с плеч, открою, вытащу»? Даже не помня, в каком именно кармане запрятала.

По плечу проехалась, цепляя пальцами волосы, чужая рука.

Кира побежала, встряхнув головой и сжимая в кулаке ручки сумки, надетой на запястье. Крикнула, когда прядь волос зацепилась за чьи-то пальцы и резко вырвалась из них, так что кожу головы запекло, будто плеснули кипятком:

— Отстань! Я милицию. Сейчас.

И он не стал догонять. Шагов не было слышно. Кира выскочила на тротуар, где уже шли вечерние люди, кто-то гулял парами, кто-то торопился, двое катили коляску. Смеялись, болтая.

Тяжело дыша, пошла медленнее, боясь оглянуться, чтоб не наткнуться на далекий взгляд из темноты. Он ее видит, а она его, конечно, не разглядит. А голос. Наверное, из-за не вовремя пришедшего воспоминания голос казался знакомым. И лучше не вспоминать, чей он. Да и не может…

— Ты, — вдруг раздался он, именно этот голос, который когда-то ей снился, и она просыпалась, боясь, что кричит во сне, и не могла снова заснуть, боясь опять его услышать.

— Ты, ссука… Все равно я тебя достану…

Рядом прошли те самые, молодые с коляской. Женщина в светлом плаще, распахнутом, а под ним одни коленки, затянутые блестящими колготками, наверное, совсем мини-юбка, или по моде сезона — шортики. И молодой важный отец, сам еще мальчишка, в дутом жилете на короткие рукава модной тишотки, и в мешковатых штанах с карманами на коленях. Кира прибавила шагу, чтоб идти совсем рядом. Молодые родители замолчали, косясь с интересом и некоторым возмущением.