Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Ленка промолчала, скованно улыбаясь. Он кивнул:

— Как надо будет, скажи, проведу.

И ей стало спокойнее. Трогая рукой висящую на спинке стула сумочку, незаметно оглядывала большой сумрачный зал, толпы высоких стульев, заслоняющих плоскости скатертей. И порадовалась, что народу не очень много. Иногда над широкой лестницей, уходящей на первый этаж, показывались головы и плечи, а перед этим слышались оживленные голоса, и вот еще трое-пятеро поднимаются, проходя к столу, рассаживаются, двигая высокие дубовые стулья. Ойкают и смеются женщины, а мужчины, усадив, уходят вдруг снова. Курить, догадалась Ленка, слыша за выгибом стены те же голоса и смех. Там туалет, да.

— Люблю этот кабак, — сказал Сергей, — он старый, видишь, дерево, скатерти. Прямо такая белогвардейщина. Как тебе тут?

Ленка кивнула, не зная, куда девать руки, положила их на колени, но сразу снова подняла, сцепляя пальцы — на краешке скатерти. Сравнивать ей было не с чем, в настоящем ресторане она оказалась в первый раз.

— Ну и ребята тут неплохо лабают, — Сергей кивнул в угол, над которым неподвижно висел привычный зеркальный шар, отражая согнутые над гитарами фигуры.

— Что? — не поняла Ленка.

— Ансамбль хороший, — Кинг засмеялся, разглядывая ее.

Она снова улыбнулась. Ей не очень был виден угол с музыкантами, для того, чтоб посмотреть, пришлось бы поворачиваться, а свой профиль Ленка оценивала не слишком высоко, потому просто кивнула.

Зал постепенно наполнялся людьми, быстро лавировали между столами официантки в одинаковых темных платьицах с белыми передниками, и это делало их похожими на старшеклассниц в торжественный школьный день. На жест Сергея одна подошла к столу, вынимая из кармана передничка блокнот и пристально осматривая пушистую Ленкину голову и плечи под короткими синими рукавами.

— Людочка, — сказал Кинг, откидываясь на спинку стула и раскрывая широкую папку с вложенными в нее листками, — давай-ка нам…

Он перечислял, раздумывая вслух, поднимал глаза на Ленку, будто спрашивая, но тут же кивал красиво стриженой головой, и сам называл непонятные ей блюда, какие-то там эскалопы и шницели, один раз Ленка испуганно покачала головой, отказываясь от жареной курицы, которую не знала, как будет грызть, не руками же держаться за косточку, как дома на кухне.

— Шампанского бутылочку, графинчик сока, — захлопывая папку, сказал Сергей, — дальше решим по ходу.

— Коньяк, водка, — отрывисто подсказала высокая Людочка с заверченными на затылке темными волосами.

Сергей вопросительно глянул на Ленку, та снова качнула головой.

И Людочка исчезла, на прощание смерив ее еще одним выразительным взглядом.

Кинг положил на скатерть большие кисти, сплетая сильные пальцы. Блеснули перстни, один с вензелем, другой с черным глухим камнем квадратной вставкой.

— Шампанское придется тебе осиливать, Леник-Оленик, я спиртного не пью.

— Я не выпью, — испугалась она. И обрадовалась, с облегчением расслабляясь — в зале погас яркий пронзительный свет, поплыли по стенам мягкие разноцветные огни, тихо и все громче заиграла музыка.

— Выпьешь, — уверенно возразил Кинг, — всего-то пара стаканов, расслабишься, отогреешься. Потанцуем.

— А ты почему не пьешь? — теперь она могла спокойно смотреть на притушенное сумраком лицо с блестящими глазами. Он такой красивый…

— Я веду секцию, карате. В Камыше, в техникуме. Мне водка без надобности, Еленик, я и без нее кайф ловлю.

— Ты второй вот.

— Что?

На столе появилась бутылка и встали тарелочки с салатом. Сергей ловко открыл круглую пробку, наклонил горлышко над краем пузатого фужера. Ленка приняла его в руку, коснулась стекла губами.

— Наш сосед не пьет, дядя Борис, у него язва. А больше никого не знаю, вот только ты.

Сергей засмеялся, поднимая высокий стакан и дзынькая им о ленкину посудину.

— Так вот живем, да, Еленик? Все вокруг бухают. Тебе это не странно?

Она пожала плечами. Шампанское было сладким и вкусным. В голове уже немного кружилось и взлетывало.

— Не знаю. Я привыкла. Когда праздники всякие, и вдруг кто-то отказывается, такой шум вокруг, все ругают. Или смеются. Ну, вот дядя Боря сразу руку к сердцу, я бы, говорит, эх, рад бы, но извините мужики, язва. И его все жалеют, и дядьки и женщины. Жена защищает, говорит, он же не виноват.

Сбоку кто-то весело пел, что-то скачущее, и народ, гомоня, перемещался, смигивал свет, перекрываясь фигурами. Лицо напротив темнело, потом снова четко рисовался крупный нос, блестели из тени глаза. Ленке уже было весело и совсем не стесненно. Она поправляла волосы, опираясь локтем на скатерть, промахивалась, ойкала, устраивая его на место. Поднимая снова налитый до половины фужер, спросила строго, ловя за хвост убегающую мысль:

— А почему тогда я? Если ты нет, я почему?

— Почему что? А, почему тебе наливаю? Ну… не хочется мне, Еленик, чтоб ты букой сидела и боялась слово сказать. Хочется видеть, как ты смеешься. И я ж тебя не спаиваю, так. Вы с Рыбкой и этой рыженькой — Семки, перед дискотекой сухарик покупаете, а?

Ленка поставила фужер. Хмурясь, разглядывала ласковое лицо и широкие плечи.

— Ты откуда? Я тогда еще хотела, спросить. Откуда ты знаешь?

Он поднялся. Сторонясь, чтоб не мешать Людочке ставить тарелки с горячим, огибая стол, нагнулся, беря Ленкину руку.

— Пойдем, маленькая. Медленный танец. А откуда знаю, пока не скажу. Секрет.

— У беды глаза зеленые… — завел за его большой фигурой знакомый голос.

Ленка открыла рот, шагнула, держась за коттоновый локоть Сергея и прижимаясь к нему, чтоб не показываться на свету небольшого танцпола.

За блестящими барабанами в путанице проводов и фонариков стоял Ганя, так же, как тогда на деревенских танцах. Поднимал широкое лицо с прикрытыми глазами.

Сергей, смеясь, прижимал ее к себе, топтался, укрывая спиной от парней на маленькой эстраде. Нагибался, шепча в ухо какие-то пустяки. И уводя после танца обратно, сказал, усаживая за стол:

— Блатняки, вот чего не люблю в кабаках, так это мальчиков этих с зековской романтикой. А девочкам нравится. Удивительные вы существа, девочки-малолеточки. Тянет вас на грязь, как мух, ладно, извини. Дальше не скажу. Посмотри сама.

Ленка повернулась, всматриваясь в музыкальный угол. Там качался, ухая и эхая, парень из Ганиного ансамбля, бил по струнам, ревя:

И за скачущими растрепанными головами, у стены, где отдельно притулился небольшой стол, уставленный стаканами и бутылками, сидела темноволосая худенькая девушка, сверкая зубами, крутилась, взмахивая рукой с дымящейся сигареткой. Сидела высоко, смеялась, обнимая за шею Колю Ганю, а он, расставив ноги, тоже смеялся, удерживая ее поперек живота, затянутого в красное платьице. Наклоняясь, возил лицом по ее плечу, путаясь в волосах, целовал в шею. Вот она развернулась, вытягивая стройную ножку, и они поцеловались, перемешивая волосы и руки.