Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

— Стоять, — посоветовал низкий прокуренный голос, — не ломись, как чума, Малая.

— Я, — Ленка дернулась сильнее, но вдруг изо всех сил ударилась лицом о пуговицы на джинсовой рубахе, а плечи свело от обхвативших их рук.

— Тише, ти-ше, — лениво попросил голос, тиская ее и смеясь, когда трепыхалась, — а ну стоять, сказал!

— Юра? — у Ленки подгибались ноги, и сердце заколотилось быстро-быстро, — Юра, пусти.

— Щаз, — ответил Бока, — вот прям щаз. А то что?

— Ничего!

Вокруг заржали парни, подходя ближе.

— Во! — согласился Бока над ее головой, прижимая Ленкино лицо к рубахе, — точно шо ничего. Была ты Кинговой поблядухой, а щас ты ничья. А шо значит? Значит, будешь наша! Я тебя год жду, Малая.

Он отпустил ее голову, и Ленка откинулась, упираясь руками в его грудь, отвернулась. Увидела Кинга, который медленно спускался там, где она недавно бежала. Посмотрел равнодушно, и прошел мимо, мелькая светлыми в полумраке джинсами.

— Сережа! Сережа!! — она закричала, а вокруг продолжали смеяться, гыгыкали, подходя ближе.

Кинг остановился, будто раздумывая. Резко повернулся и подошел, быстро и мягко, внимательно оглядывая толпу.

— Юрик, привет.

Через чужие локти протянулась рука, Бока ослабил хватку, протянул навстречу свою, встряхнув в рукопожатии.

— Что за дела, Юрок? Ты бы пустил девочку.

— А надо, что ли? — вокруг все замолчали и Ленке, через напряженный звон в ушах были слышны интонации, спрятанные в обычных словах. Недовольная настороженная Боки. И ленивая, с мягкой угрозой, Кинга.

— Я своим добром не кидаюсь, Юрок. Мы тут гуляли, с Леником. Вместе.

— Ну… если вместе, — Бока с нажимом сказал последнее слово, — та пусть идет, я ж ничего.

Кинг взял Ленкину руку, кивнул и пошел вниз, а Ленка, стараясь не спотыкаться, шла следом, на ступеньку выше. За их спинами невнятно и недовольно заговорили, рявкнул Бока, раздраженным и одновременно шальным, будто смеющимся голосом. И снова все притихли, пока кто-то не выкрикнул, что-то смешное, и тишина сменилась ржанием.

Ленка ждала, сейчас Кинг начнет вещать, своим бархатным лицемерным голосом, насчет куда ж ты без меня, вот видишь, как оно без меня… Но он молчал, и шел быстрее, на следующей площадке, которую пересекала неширокая автомобильная дорога, опоясывающая склон, сказал отрывисто:

— Домой вместе пойдем. Они сейчас все за тобой двинут.

— Откуда они…

— Помолчи. В кабак завернем сейчас, надо пару слов сказать, нужному кенту. Посидишь в углу, за моим столиком.

— Что… — от ужаса Ленка мало что понимала, в его словах, — да. Конечно, хорошо.

Кинг свернул, таща ее по дороге, к яркому пятну света, громыхающему музыкой и смехом. Мимо них медленно ехали машины, навстречу шли редкие отгулявшие, качаясь и держа друг друга. Там, за густыми кустами торчала плоская крыша летнего ресторана «Митридат», где, по разговорам, собирались самые крутые, обговаривать дела и делишки. Каменюжники, здоровенные быковатые парни с мощными плечами и толстыми шеями. Они работали в карьерах, «ломали камушек», то есть резали строительный известняк. И фарца, базарные спекулянты тоже сидели тут, сверкая кольцами-печатками, импортными шмотками и нарядными спутницами с белоснежными русалочьими волосами по плечам, или такими же, но воронова крыла, тоже прямыми и блестящими. Девушек поили и кормили, танцевали, иногда, оставив за столиками, шли разбираться с «хачиками», грузинами, которые просаживали в Митридате выручку за привезенные фрукты и орехи.

— Тут сиди, — отрывисто велел Кинг, в паузе громкой песни от яркого угла, где старался ансамбль, блестя гитарами и барабанами.

Ленка свалилась на круглый стул, дрожащими руками нащупывая свою сумку, про которую в суматохе забыла. Широкая спина Кинга скрылась за танцующими парами, потом его темная голова мелькнула по диагонали в другом конце зала, накрытого светлым тентом, из-под которого по краям лезла внутрь ночная зелень.

Сбоку вынырнула официантка, выжидательно приготовив блокнот, но Ленка молча отвела глаза, и та, омахнув скатерть, исчезла, явилась снова уже у соседнего столика и склонилась, слушая, что ревет ей в ухо хмельной толстяк в расстегнутом костюме.

Без всякого вступления заголосил певец, качаясь на фоне блестящих барабанов, и вокруг Ленки выросли фигуры, тоже качаясь и закрывая обзор. Мимо проплывали распахнутые пиджаки и мятые рубашки, локти, сомкнутые ладони, бедра, обтянутые гипюром и бархатом. Она оглянулась беспомощно, все больше паникуя — одна, с мятой сумкой на коленях, перед пустым столом с салфетками в пластмассовом конверте и пепельницей граненого стекла. За спинами и головами не видно было Кинга. А вдруг он ушел? Бросил ее тут, выбирайся, Малая, сама, как сумеешь.

Столик оказался в дальнем углу, притулился у ажурной кирпичной ограды, за которой стояла сейчас кромешная темнота, полная скрипа ночных сверчков и запаха трав. Как прошли через весь зал, пересекая его по диагонали, Ленка и не помнила сейчас. В голове крутились рассказы о кабаке, таком — не простом, не как те, куда приходят отпраздновать день рождения или поплясать с получки. Чужие в Митридат не ходят, так говорили. И простые сюда не пойдут. А еще, широко раскрывая темные, с масляной поволокой глаза, рассказывала Натаха Гнатенко, в Митридате работали проститутки. Ленка морщилась, смеясь и не веря, ну какие могут быть в Керчи проститутки, но Натаха, понижая голос, клялась, добавляя подробностей.

— Не слышала, тем летом, одна трусила хачей? Мужик ее скадрит и в кусты, там же кругом кусты, лето, чо, а она потом, ой, я пописять. Пиджак его надевает, и уходит. А в кармане пиджака — деньги!

— Подожди, — махала рукой Ленка, останавливая рассказ, — не поняла, вот так прям сидела и ждала, мужика? И менты не трогали, значит? Сидит если одна.

— А они платят ментам, — не сдавалась Натаха, тыкая окурком в консервную банку на подоконнике.

— Пиджак. Прям вот у всех мужиков там деньги, в кармане. И лето, какие пиджаки.

— Малая, ты прям совсем малая, — Натаха прикуривала другую, втягивая смуглые щеки, выдыхала дымок, а сверху, из дискотечного зала рвалась и захлопывалась музыка с криками и смехом, — бухие они уже в жопу, деньги суют, куда попало. А она, прикинь, такая вся, голая, в трусах, я пиджачок твой накину. Я пописять. И он такой ждет-ждет, а она фуххх и на тачку.

— Голая, — подхватывала Ленка, — в трусах, и на тачку.

— Шофер тоже купленный, с ее банды, — кивала Натаха.

Тогда Ленке совершенно не верилось в такие рассказы, но слушать их было весело. А сейчас, сидя за пустым столиком, в одиночестве, она сама ощущала себя голой, под заинтересованными нетрезвыми взглядами.