Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Потом папа долго сидел на кухне, шуршал газетой, и мама два раза выходила из спальни, в халате, из-под которого торчал кружевной подол ночнушки, тихо ругалась, пытаясь забрать у него почти пустую пачку папирос.

Ленка потеряла терпение, ушла в ванную, когда отец еще сидел в кухне, унесла бутылку с молоком под полотенцем. И теперь томилась, потому что не выйти, пока молочная бутылка по-дурацки на решетке маячит, а разводить йод и пить, все же нужно, когда все уже спят, так решила Ленка.

Наконец все утихло, даже телевизор в спальне родителей. И гитара, на которой тренькал перед сном Жорик.

Ленка переступила уставшими ногами, открыла воду, чтоб шумела посильнее, выудила из кармана халата темный пузырек и, отвинтив тугую крышечку, поднесла к кружке. Капнула несколько раз, и по белой поверхности поплыли красивые коричневые кружева с мерзким больничным запахом. Задерживая дыхание, она опрокинула пузырек, взяла двумя руками кружку, полную жижи кофейного цвета и поднесла ко рту. Жижа пахла так отвратительно, что рот сразу наполнился кислой слюной. Ленка обреченно подумала, конечно, она беременна, если на все ее теперь тошнит. И с ужасом вспомнив, что в молоке целый пузырек йода, того самого, от которого на царапинах и ранках остаются ожоги, скривилась и опрокинула кружку в раковину. От запаха кружилась голова. Вода текла, смывая коричневые пятна, и Ленка с облегчением поздравила себя с тем, что она не совсем сумасшедшая дура, а еще с тем, что есть пижма, вот ее она сейчас и заварит, вместо йодной отравы.

Но когда она, заодно быстренько приняв горячий душ, вышла, то в кухне сидел мрачный Жорик в трусах и свитере, накинутом поверх майки. Она убрела в комнату, легла, чтоб его пересидеть, вернее, перележать. И заснула.

На следующий день в школе Рыбка поймала ее на перемене, увела в дальний угол коридора.

— Слушай, ты эту пижму выкидывай нафиг, не пей.

— Почему? — у Ленки все упало внутри. Она уже мысленно видела, как выпивает стакан доброго травяного отвара, и вуаля, через пару часов приходит долгожданное нытье в животе и все переживания остаются позади.

— Та. Мы вчера с сеструхой лялякали, вечером уже, она у нас ночевала, ну и я спросила, нет, она рассказывала сама, про аборт, как делала последний. Ну и там привезли малолетку, восьмой класс, она ревет, а докторица материт ее на все корки, орала короче, ты что пила там всякую дрянь, скинуть хотела, теперь у тебя все приварилось к стенкам, попробуй отскреби. Девки ее потом спрашивали, в палате уже. В общем, она уколы делала какие-то и еще пила траву. А нифига не помогло. Все равно в женскую, ну и видишь, еще скандал, врачиха там всякого грозилась. Что сдаст ее.

— Куда сдаст?

— Откуда я знаю, — Оля повела прямыми плечиками под белой рубашкой, — может в ментовку, за криминальный аборт. В общем, Ленка, не надо пока. А что Пашка? Решил в сторонке побыть, да? Сунул, вынул и в кусты?

— Оль, ну чего ты. Работает он, без выходных.

Ленка замолчала и стала внимательно через набегающие слезы смотреть на школьный двор за стеклом. Испугалась, вдруг заплачет, но слезы постояли и ушли.

— У него мать медсестра, Лен, ты ж сама рассказывала. Какие проблемы, пусть ее попросит, чтоб тебя по блату. Проверили. Сам хвалился, она ему даже уколы сама от триппера, если что. Ты ее знаешь? Общались?

— Два раза, — Ленка вспомнила маленькую седую Пашкину маму, с круглым лицом, вежливой улыбкой и настороженным взглядом. Она еще подумала тогда, интересно, сколько девочек Пашка водил в дом, весело оря из прихожей «мам, это Ленуся (Настена, Алена, Анжелка), мы в кино, пока-пока!».

— Да. Два по минуточке. И батю один раз. Тоже сидел в кухне, газетой закрывался.

— Неважно, — решила за Пашкину мать Оля, — ты с ним уже целый учебный год хороводишься, так что имеешь право! Чего опять ржешь? Плакать надо, Малая, а ты хиханьки разводишь.

— Учебный, — нервно смеясь, выдавила Ленка, — у-учебный год. Драсти, Лизавета Петровна, мы тут по итогам учебного года немножко залетемши…

— Тю на тебя.

Оля обиделась, а Ленке впервые за почти две недели слегка полегчало. Во-первых, ну, вдруг все же она не беременна. Во-вторых и правда, если кранты, то Пашка поговорит с матерью. В-третьих не надо пить всякую дрянь. А еще — и она с нежностью посмотрела на сердитую Олю с красными щеками, — у нее есть Рыбища и она переживает, Ленка не одна. И самое радостное, еще несколько дней можно не рвать себе сердце, что время идет, а она ничего не делает. Совсем устала.

Зазвенел звонок и девочки вышли из тупичка, медленно, отводя руками бегающих понизу второклашек, двинулись по коридору, договариваясь о пустяках. И тут посреди мешанины темных юбочек и школьных брюк, светлых рубашек, пионерских галстуков и красных точек комсомольских значков возникла высокая фигура с красивым разворотом плеч. Девочки толкали друг друга, хихикая и отходя к стенкам, останавливались, чтоб подольше смотреть. А Сережа Кинг шел, слегка прищурив глаза, улыбался спокойной улыбкой, и глядел прямо на Ленку. Кивнул, улыбнувшись именно ей, и прошел, слушая физкультурника Алика, который торопился рядом, сгибаясь тоже высокой, но худой фигурой и что-то рассказывая на ходу.

— Е-мое, — сказала Оля, толкая опешившую Ленку к стене, — и чего это в нашей школе делают такие деловые пацаны? А с тобой, Малая, отдельно поздоровкался, смотри, Кочерга теперь вообще тебя сожрет. Куда его Алик потащил, на физкультуру, что ли?

Рядом возник Саня Андросов, прислонился к стене, где уже толпились одноклассники, дожидаясь дежурного с ключом от кабинета.

— Меня спроси, Рыбочка, — предложил, — я все знаю. Они в летний лагерь набирают пацанов, в секции дзю-до и карате. Алик там тоже подписался преподавать, но Кинг круче, у него черный пояс. Будут бегать босиком и орать кия-а-а-а!!!

— Андросов! — заорала русачка Элина Давыдовна и, примерившись, дала Саньке подзатыльник, — молчать! Спортсмен нашелся.

Санька ойкнул, приседая и закрываясь руками. Когда народ, толкаясь повалил в класс, ухмыльнулся девочкам своей шальной улыбкой:

— Второго — маевка. Каток, чтоб была, и вас, мадмуазель Оля, я приглашаю отдельно!

Поклонился, прикладывая к груди смуглую ладонь. Оля сделала книксен, кивнула.

— Посмотрим, чо и как. А Маргариту Тимофевну, Саша, тоже пригласишь?

Ленка умоляюще посмотрела на Олю, ну чего она, неловко как-то. Но Санька безмятежно кивнул в ответ:

— Уже, Оля, уже пригласил. Ждем-с.

Этим вечером Ленка никуда не пошла, и думать о Пашке, маясь обидами, не стала. Страхи так измотали ее, что она решила сделать перерыв, а вот просто выкинуть все из головы и сердца, на один день, все равно он — один — ничего не решает. И тихонько удивленно радуясь, что — получилось, осталась дома, затеяла в комнате уборку, раскладывая по местам учебники, книги и лоскуты, мирно копошилась, подмела пол, вытерла пыль, с удовольствием поела, говоря с папой о каких-то пустяках. И предупредив всех, что занята, готовится к экзаменам, закрылась в комнате, прошлась вдоль книжного шкафа, выбирая себе книгу. Вытащила старый истрепанный том, сто раз перечитанный роман Уилки Коллинза «Лунный камень», и поставив на проигрыватель пластинку с прелюдиями Баха, легла, высоко подняв подушку, укрылась одеялом и, вздохнув, собралась насладиться отдыхом.