Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Черт! — прошептала Ника и, хлопнув дверью, рванулась обратно. Пробежала мимо ворот на цыпочках, остановилась, соображая, где же искать этот дурацкий сигнальный пистолет. В полубредовом от страха состоянии удивилась, а зачем пистолет, если Фотий там… умирает… Нацеливая фонарик на старую бочку у стены дома, увидела и, подбежав, схватила разболтанный ржавый молоток, забытый тут с осени.

— Эй! — стук пропустил тихий возглас. Ника тихо подошла к воротам, присела на корточки, приближая голову к металлу. Фонарик сунула в карман, не выключая. Ее глаза расширились, как у кошки, а брови поднялись, собирая на лбу напряженные морщины — голос был… женским?

— Эй! У вас свет там! Пожалуйста! Я встать не могу! Слабый стук сменился царапаньем, а его заглушил ветер. Потом утих, вместе с Никой прислушиваясь к безнадежному плачу.

— Черт, — снова выругалась Ника шепотом.

— Я, — пожаловался голос за гулким железом, — я… ща-а-ас… И, после паузы, Ника дернулась — над самой ее головой запел звонок, ему отозвался тот, что в доме, и еще один — в корпусе. А за воротами уже кто-то, упав, заплакал, и снова пришел ветер и радостно ухнул, залаял собакой, не давай слушать. Ника обреченно встала, сжимая в руке молоток. Голос охрип, и ей пришлось прокашляться.

— Кто там? Плач умолк. Завозившись, существо забарабанило в створку, где-то внизу у Никиных ног.

— Помогите! — женщина кричала, захлебываясь и рыдая, — по-мо-ги-те мне! Ника дернула тяежлый засов, сунув ключ в черную скважину, повернула с усилием. В щель оглядела пустое пространство. Степь призрачно белела снежными пятнами. И у самых ворот, под ногами Ники лежала скорченная фигура, такая же белая и, кажется призрачная.

Поднялась рука, и совсем не призрачно вцепилась в край Никиного сапога.

— Не уходи! Белые волосы разлетелись, раздуваемые ветром. Ника выдернула из кармана фонарик, направила луч в женское, белое, как мел, лицо с блестящими большими глазами. Свет метнулся по узким скулам, раскрытому рту, воротнику светлой куртки и пробежал по обычным черным джинсам, заправленным в невысокие сапожки без каблука. Ника перевела дух.

— Руку давай. Ты одна тут?

— Да. Да! У меня что-то, что-то, я не могу больше идти. Мне некуда! Цепляясь за Нику, странная гостья поднялась, покачиваясь, и охнув, навалилась на нее, обвисая.

— Но-ги! И голова!

— Что голова? — прохрипела Ника, перетаскивая ее через железный порог, — погоди, закрою. Одной рукой неловко задвинула засов и потащила женщину к дому. Та почти падала, волоча и подламывая ноги, всхлипывала и стонала. Перед крыльцом Ника обхватила ее за талию, поднатужившись, проволокла по трем невысоким ступенькам, ввалила в маленькую прихожую и, сама застонав, бухнула на старый широкий табурет, где под растянутой кофтой спал кот Степан. Степан негодующе муркнул, и, шарахнувшись, взлетел на полку с шапками.

— Черт, — снова сказала Ника, выпрямляясь и убирая волосы дрожащей рукой, — кто это тебя? Скорченная фигура на табурете застонала и тоже потянулась рукой к своей голове — льняные длинные пряди с одной стороны были обильно выпачканы красным.

— Это что, это кровь? — испуганно спросила гостья, вытягивая к Нике руку — белый рукав и пальцы были измазаны.

— Сапоги снимай. Давай помогу. Ника встала на колени и потянула мягкий замшевый сапожок. Женщина взвизгнула и заплакала, морщась.

— Ноги! Болит!

— Ты бы в носках еще ушла, в степь. Мороз, ты их отморозить могла! Ника не стала говорить, такая боль значит, что, наверное, уже отморозила. Та плакала, нагибалась, стараясь помочь Нике, и сапожки, наконец, свалились, показывая поджатые пальцы в тонком нейлоне.

— Пошли, — Ника снова обхватила гостью поперек живота, — за шею берись. Тебе лечь надо.

В комнате было тепло, а часы на стене примолкли, испуганные возней и пыхтением. Ника, собирая боком плюшевую скатерть, уложила гостью на диван, выдернула из-под нее шубу и набросила край на вытянутые ноги в задравшихся черных штанинах. Выпрямляясь, схватилась за стол, отодвинула его, чтоб не мешал.

— Куртку, надо снять.

— Холод-но, — пожаловалась блондинка, обхватывая себя руками за плечи и откидывая голову на смятую подушку. Белое лицо — узкое, треугольником, с острым маленьким подбородком и впадинами на скулах, багровеющими косметическим румянцем, что смешался с лихорадочными пятнами. Плечи под длинными кистями рук вздрагивали. Ника насильно развела руки и, бережно поворачивая трясущееся тело, стащила один рукав, за ним другой. Бросила куртку на пол и укрыла гостью до самого лба шубой.

— Дыши, медленно. Сейчас будет тепло. А я посмотрю ноги. Та послушно задышала под толстой овчиной. Ника присела на край дивана рядом и откинула подол шубы. Взялась рукой за совершенно ледяную ступню, на которой через тонкий нейлон просвечивали красные ногти.

— Чувствуешь? Мою руку?

— Д-да…

— Хорошо. А так?

— Больно!

— Угу. Хорошо. Ей вдруг стало жарко, и она стащила забытую вязаную шапку, собирая волосы, сунула их за воротник свитера. Что же сделать? Она четко знает, что нужно, если солнечный удар, как помочь утопающему, и чем напоить отравившегося. А тут — холод, мороз, застывшие до льда ступни. Будто какой дальний север, вот же ерунда.

— Надо снять, и штаны тоже, — сказала, обращаясь к шевелящейся овчине, — или давай разорву на ногах прям, колготки твои.

— Подождите, женщина. Как вас. Я… Гостья высунулась из-под торчащего воротника и уставилась на Нику блестящими, немного безумными глазами. И вдруг захихикала, закрывая рот испачканной кровью рукой.

— Ж-ж… я тебя — женщина. А ты девчонка. Ты кто? «Да она же пьяная». Ника откинула шубу, открывая белый свитерок и черные джинсы, утыканные лейбочками и кнопками. Сказала раздельно:

— Надо снять. Чтоб отогреть ноги. Я — Вероника. Гостья зашарила рукой по животу, дернула пояс, расстегивая пуговицу, вжикнула молнией. И срываясь руками, потянула штаны с узких бедер. Ника, ухватив за края штанин, где сверкали молнии, потянула, стягивая их вместе с колготками. Под одеждой у гостьи оказались белые худые ноги, блестящие и ухоженные, ступни с ярко накрашенными ногтями. И высокие, тонкой резиночкой на самой талии, черные кружевные трусики. Ника снова укрыла страдалицу шубой.

— Лежи, я принесу настойку и вату. И голову надо посмотреть, у тебя, кажется, ухо поранено.

— Ухо, — вслед ей задумчиво сказала гостья. И вдруг снова засмеялась, всхлипывая.

— Ухо! Он меня укусил. Вот падла. Зубами прям! Ненавижу! Вернувшись, Ника снова присела на диван, крепко смочила большой кусок ваты коричневой настойкой софоры и, положив белую ногу к себе на колени, протерла холодную кожу от икры до кончиков пальцев. То же сделала и с другой. Быстро натянула хлопчатобумажные носки и укутала ноги шубой. Гостья вздохнула, вытягиваясь и держа у лица воротник такими же яркими ногтями.