Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

— Было. Одну фирмочку прикрыли, где фотки печатают и пленки проявляют. Пришли с обыском, а там — пачками порнушка, и вся — с молодыми девахами, городскими. Прикинь! Арестовали парня, который на печати стоял, ну и хозяина тоже. Хозяин вышел, а пацан сейчас под следствием. Вроде он сам этой фигней занимался. Приглашал барышень, фоткал их, на свиданках. О, а началось-то как! Одна из девчонок оказалась дочкой городского какого-то босса. Парниша и не знал, ну, пацанка, в кабаке ее снял, пригласил на хату. А она безбашенная совсем, когда стал пугать, фоточки показывать, она сразу к папе рванула, пожаловалась. Папе ее выручать не в первый раз. Так и взяли его. Вот все, что знаю. Еще знаю, вроде бы, на гаражи он их увозил, или куда на дачи, не в городе значит.

— Один, выходит, — мрачно сказала Ника, — один приглашал, один снимал и после шантажировал. Многостаночник какой. И чего требовал с дурочек? Тина пожала плечами:

— Наверное, денег. Ну, может, спали с ним. Такой вот козел.

Хорошо, что его накрыли. Васька догуляла до сложенных на песке аквалангов и встала над ними в соблазнительной позе, ожидая, когда Митя поднимет голову. Ника думала. Скользкий Беляш, выкрутился, и Ласочка тоже. Попался, значит, только исполнитель, к которому они пленки возили. Как тогда она подслушала — дождешься сам, сказал один колинька другому, чтоб все чисто и не как в тот раз. Может и Токай отмазал дружка, негоже молодую жену светить в порноснимках. Для Марьяны это неплохо, ей и так досталось, а тут еще всей милицией будут по ней глазами елозить да вопросы задавать и записывать. Но, если, в общем, подумать — снова эти уроды сухими из воды вышли, такое вот свинство.

— Смутное время, Никуся, — вполголоса ответила на ее мысли Тина, — не повезло нам жить в смутное время. Как говорили старые мудрые китайцы, когда проклинали «чтоб ты жил в эпоху перемен», вот и мы так попали и живем. Зато как интересно. Я тебе там пару журналов привезла, в сумке и валяются. Писатель Довлатов, а еще Лимонов.

Раньше такого не напечатали бы. Почитаешь.

— Да. Конечно, почитаю, спасибо. Заслоняя солнце, над ними встала Василина, и подняла палец, озаряясь идеей.

— Хватит валяться! Станете толстые, как тюлени. А лучше мы с вами накрутим парадные парео и двинем в поселок! Там наверняка есть какие-то бары, а Куся? Чтоб коктейль, с зонтиком, и мороженое. И мы такие сидим, втроем, вва-ва-ва, как в заграничном кино!

— А вокруг коровы, — подхватила Тина, — зубами пакеты мусорные так и рвут, копытом придерживая.

— Фу, какие вы неромантичные. Мы отвернемся, от коров.

Ночью Нике приснился Токай и голубая вода в квадратном бассейне.

Сама она сидела, повесив голову с мокрыми волосами, смотрела, как рисует вода нежные равнодушные арабески и от этого все внутри мутится и качается. Снова и снова железные руки хватали ее плечо, швыряя в полную людей комнату, и мужской безжалостный голос повторял одно и то же:

— Да забирай! Фотий разбудил, поворачивая к лунному свету ее мокрое от слез лицо. Но она сказала, что забыла, какой кошмар снился. И послушно легла рядом, держа его руку, задышала мерно, слушая, как он снова засыпает. Долго смотрела в смутные узоры старого коврика на стене.

Боялась заснуть и услышать опять.

— Да забирай!

А потом наступил июнь. И даже в Низовом, где летний сезон начинался намного позже чем на южном курортном побережье, все отельчики заполонили отдыхающие. Да что отельчики — в каждом дворе сдавались все свободные времянки, веранды, наспех построенные халабудки и навесы, задернутые линялыми шторами. Местное население растворилось, сделалось невидимым в толпах праздных ленивых людей, и опознать аборигена можно было разве что по количеству одежды — приезжие практически не одевались, разгуливая по разбитой грунтовке в плавках, купальниках, прозрачных туниках. Автобус выгружал партию озабоченных родителей, окруженных детишками, белые лица смешивались с лицами почти черными от загара, коричневели день ото дня, уезжали, маша в окна морю и скалам, и снова белолицые подмешивались в загорелую ленивую толпу, чтоб через несколько дней изменить цвет. Вечерами ахали за домами фейерверки, тумкала музыка из раскрытых дверей летних кафе, где не было стен — лишь крыша и тростниковые изгороди, мигали вспышки дискотечных фонарей. Порыкивали автомобили — внезапно появилось много иномарок, потертых и старых, купленных за недорого почти на свалках и бережно привезенных на палубах кораблей.

Парами ходили накрашенные девочки-подростки, манерно вышагивая и косясь на кавалеров, что днем гонялись за ними в воде, подныривали, дергая за ноги — «топили». В Ястребинке тоже было многолюдно. На кухне шуровала кастрюлями Алена Дамочка, туго закрутив русые волосы и натыкав в них шпилек, вытирала потный лоб ладонью. В магазине она взяла отпуск, чтоб подзаработать в горячий сезон. Приехал, как и обещал Мишаня, проводив свою снова жену Марину в Москву. Расхаживал в трусах, с гордостью поглядывая на коричневые волосатые колени, и каждый вечер висел на телефоне в маленьком доме, крича Марине о новостях. Шестилетний Женька упивался ролью старожила и Ника, которая только успевала поворачиваться, иногда ловила его, чтоб поцеловать в облезлый нос и рассказать о своей материнской любви.

— Да я знаю, знаю я, мам, — соглашался сын, нетерпеливо поглядывая туда, где его ждали белолицые неофиты возрастом от пяти до двенадцати. Возиться с четырехлетками Женька считал ниже своего достоинства и перепоручал их бабушке Нине и романтичной одинокой тете Эмилии, которая приехала в поселок навестить племянницу, и была уловлена Фотием на временную работу. И хотя в Ястребинке сдавались всего шесть номеров, временами Нике казалось — двор, пляжик, веранды и окрестная степь потерялись за гомонящими и смеющимися людьми. Вечером, уставшая и оглушенная, с глазами, полными обгорелых женщин, ревущих детей, стопок чистого белья и гор белья в стирку, бешено лающей на кота Степана собачки, и сверкания моря, Ника валилась спать, приваливаясь к боку Фотия, с трудом вспоминая, завела ли будильник. И просыпаясь под неумолимый трезвон, мечтала об августе, когда станет тихо и просторно. Приехали дайверы, мешая английскую речь с русскими словами, быстро и деловито собрались и, не успев опомниться, Ника расцеловала маму и Женьку, помахала рукой важному Пашке и уселась рядом с мужем на переднее сиденье «Нивы». За ними пылили еще две машины, в одной ехал переносной компрессор и прочее снаряжение, а все заднее сиденье Нивы было завалено палатками, надувными матрасами и коробками с тушенкой. Фотий улыбался, поглядывая то на дорогу, то на молчащую Нику, которая рукой придерживала пряди выгоревших волос.