Елена Блонди - Ателье [СИ]

— Какумру па-ха-ро-няаат. Па-ха-ронят миня! И никто не уз-на-ееет, где магил-ка мо-яааа…

За спиной гастролеров возникла серая фуражка, и Даша съехала пониже в кресло. Милиционер не стал хватать поющую за руки, щелкать наручниками. Постоял, улыбаясь, и, когда в хриплом крике повисла пауза, что-то проговорил мужчине, кивая в сторону кассового зала. Тот, подхватив шапку, взял девочку за плечи и все трое скрылись в гулкой пустоте, откуда через пару минут донеслось, с эхом, пугающим воробьев под высоким стеклянным потолком:

— Пазабыт! Па-за-бро-шен! С ма-ла-дых ю-ных лет!

Даша обняла Патрисия, с завистью думая о заработанных певицей бутербродах. Три выкрика — кусок колбасы. Да еще и деньги. Конечно, петь на вокзале — ужас и ужас. Но этих ведь не арестовали. Вон, поют так, что воробьи до сих пор мечутся. И выкрики про «магилку», повторяясь и повторяясь, удаляются…

Глаза у нее слипались, руки дрожали от вдруг пришедшей усталости и мысли путались в голове. Одна мысль вдруг выросла, распухая, и Даша уставилась в неживой неоновый свет испуганными глазами. Переживает о Патрисии, а сама? Через час ей захочется в туалет (уже захотелось!), за мутным стеклом наступает утро, а денег нет даже на метро, чтоб добраться до Преображенки и пасть на пороге Галкиной квартиры. Ни копейки! С таким макияжем, с расцарапанной щекой, в платье с разорванным подолом и в пальто, пестрящем психоделическими картинками по яркому искусственному меху, разве можно подойти к прохожему и, придерживая того за рукав, попытаться объяснить ситуацию? Ответ, кажется, она получит один. Нет, может быть и другой ответ, если подойти не к мужчине, а к какой-нибудь задерганной жизнью тетке с баулами. Оба предполагаемых ответа ее не устраивали.

— Подайте на восстановление монастыря, Тихеевской женской обители, — поплыла в сонном воздухе скороговорка:

— Господь воздаст, господи благослови, господи благослови…

На месте, где пела сиротка, стояла женщина в коричневом коротком пальто, из-под которого висела сборками ряса. Быстро кланяясь, гремела блестящей посудиной. И проходящий к туалету мужчина сунул ей в руку смятую бумажку.

— Господь воздаст, — пообещала монахиня удаляющейся спине.

И, нагремев себе еще несколько даров, скрылась в кассовом зале, где время от времени усталый голос в динамике рассказывал о поездах в дальние края.

Вдоль кресел шаркала уборщица, катя за собой тележку. Спящие просыпались, подтягивали ноги, кто-то вставал, отходя к буфету или, доставая на ходу сигаретную пачку, шел в кассовый зал, чтобы выйти через него в мелькающий за стеклами снег. Даша оглядела ряды кресел. Ну… Ну! Скоро начнется гомон и всеобщее движение. Одна за одной пойдут электрички, и новогодняя ночь канет в прошлое. Она получилась чудовищно несчастливой, но вдруг первый день будет еще хуже?

Даша встала, ссадив кота на теплое кресло. Тот поднял усатую морду, глядя на хозяйку.

— Так… Сиди тут. И чтоб, никуда! Ты понял?

— Мр, — по-военному четко отозвался кот.

Даша вздохнула и, поправляя пальто, пошла к распахнутым в огромный зал дверям. Она, как некогда Остап Бендер, не знала, что именно будет делать, полагаясь на вдохновение. Ну, а если оно не придет, что ж, эти люди все равно разъедутся, кто куда и будут смеяться, рассказывая о безумной девице в вечернем платье, которая на вокзале…

Встав на место монахини, вдохнула поглубже. Открыла рот. В голове упорно вертелась тоскливая песня про могилку. Потом всплыл хит группы «Раммштайн», но не орать же басом по-немецки три известных ей слова.

Мимо прошел солидный мужчина в распахнутой дубленке, глянул с благожелательным интересом. Даша сказала, обращаясь к нему:

Мужчина остановился. Нахмурился.

Толстяк насмешливо хмыкнул и удалился, запахивая дубленку. Даша тоскливо посмотрела вслед. Окинула взглядом зал ожидания. На нее никто не обращал внимания. Что ж, Бернс в оригинале не привлек усталых пассажиров. Она покопалась в памяти и, протянув руку перед собой, стала рассказывать, громко, медленно чеканя слова:

Неопрятная тетка, собрав свертки, закашлялась и встала с баула. Утвердившись напротив Даши, с интересом уставилась на ее пальто и серебристо поблескивающий подол.

— Ишь, — резюмировала тетка.

Поспешно сообщила Даша, поняв, что пропустила первую строфу.

— Какая милая девочка. Игорь, дай мне кошелек, — рядом с теткой возникла дорого одетая дама, оглядела Дашу с сочувствием. Приняла из рук лощеного Игоря в роговых очках купюру и сунула ее в протянутую Дашину руку.

— Спа-сибо, — шепотом сказала та. И продолжила наугад:

В дальнем углу зала кто-то лениво захлопал. Даша замолчала, комкая в руке гонорар. А больше никто не подходил. Она оглянулась и вдруг, увидев среди серых и черных усталых людей высокую фуражку, сжалась.

— А ну, красотка, мотай отсюда, — вполголоса произнес широколицый милиционер с красными глазами на бледном лице, — еще раз услышу, устрою тебе привод, по полной программе. Стишки она тут… — и, повысив голос, прикрикнул:

— Я кому сказал!

Даша рванулась движеньем испуганной птицы к своему углу, и, подхватив Патрисия, затолкала его в пакет. Кот философски промолчал, устраиваясь внутри. Оглядываясь на милиционера, Даша пробралась через ряды кресел и вышла в огромный зал, такой высокий, что люди, все как один, казались сплющенными. Разжав кулак, рассмотрела купюру и чуть не заплакала. Десятка. Даже зайти в метро не хватит. Она пошла по диагонали, к узкому входу в зал с кассами электричек, не понимая, куда идет. Наталкиваясь на встречных, бормотала извинения и бежала быстрее.

— Девушка! Эй, извините! Незнакомка, с Блоком! — шумно дыша, ее обогнал давешний лощеный Игорь и, поклонившись, схватил за рукав, — постойте!

— Оставьте меня! — воскликнула Даша, и внезапно расхохоталась истерически, представив, как, ломая руки, повторяет «оставьте, ах, оставьте» и «подите прочь»…