Елена Блонди - Ателье [СИ]

— Нет. Спасибо вам.

Ушла быстро, смешалась с толпой, в последний момент испугавшись, что старик тоже начнет ей предлагать что-нибудь непотребное и ее сразу вырвет, всей этой бараниной на шпажках, пузырьками шампанского, Сашиными поцелуями, улыбками с ямочками на сизых щеках. И орхидеей на сломанном стебле.

Войдя в пустой кабинет, огляделась, кусая губы. Схватила с вешалки пальтишко, быстро скинула туфли и натянула сапоги, цепляя молнией тонкий чулок. Сунула вечернюю сумочку в пакет с туфлями, торопясь все сильнее. Мысль о том, что он сейчас войдет, постояв на крыльце, специально, чтоб быть холодным, с мороза, будто ехал и шел по ночным улицам, эта мысль была едкой и черной, невыносимой.

И она, молясь, чтоб не встретить его в зале, выскочила и побежала, придерживая на груди не застегнутое пальто. Пробираясь через толпу, прошла в широкие двери и сразу от них метнулась в сторону, где поменьше света. Торопливо ушла в узкий проулок, что начинался неподалеку. Обок тихого переулка стояли невысокие старинные домики, а через дорогу белела каменная ограда церковного сада.

Даша шла быстро, перед глазами расплывались дальние огни, там впереди сияла площадь, на ней, конечно же — елка с шарами, а вокруг все еще танцуют и смеются люди. Празднуют Новый год.

«Который, как встретишь, так и проведешь, Дарья-Даша, наивная ты дурочка», прошептал с усмешкой в коченеющее ухо соглядатай.

Над головой взлетела ракета, бросая на мохнатую снежную круговерть зеленые блики. Дрожащий свет падал вместе со снегом, и вокруг все вспыхивало зелеными пятнами, будто в лицо кидали эти комки, — смятые небрежно, лишь бы долетели.

Даша шла неостановимо, мерно и сильно, вдавливая подошвами шнурованных ботинок тугую, чуть подтаявшую землю, и зеленые глаза с черными, вертикально поставленными зрачками, расширялись и сужались, сканируя все вокруг. Впереди замаячила пирамида елки, по которой ритмично пробегали нервные всполохи огней. Даша замедлила шаг и удобнее перехватила рукоять бластера. Косая тень от крайнего дома в переулке ложилась на сверкающий снег лезвием черного топора.

Вот они — пляшут, вскидывая корявые ноги, скалятся кривыми острыми зубами, раздувают ноздри. И, крутясь по яркому, желтому от фонарей снегу, кидается из стороны в сторону шум: визг, блеянье, резкие крики.

Даша подняла бластер, прижав к горячей щеке полированный множеством рук приклад, сузила зрачок, загоняя взгляд в перекрестье прицела. Крест плыл по кривляющимся лицам, и — вот! — Уперся в широкий оскал, раздвинувший сизые от частого бритья щеки. Даша слегка надавила пальцем спусковой крючок и мысленно приказала: «посмотри в глаза своей смерти»…

Лицо замерло, оскал потускнел, опустились вниз скрюченные руки… Надавить чуть сильнее — и откинется назад голова, разлетятся в стороны лицемерный взгляд, сизая синева и уверенная мужская улыбка. А тело грузно шмякнется на желтый сверкающий снег.

Даша ослабила палец. Ствол двинулся вниз. «Да ну его», подумала сердито и прижала опущенный бластер к бедру. Саша, проследив за движением ствола, обмяк, но тут же выпрямился. Пониманием блеснули глаза. Поползла, расплываясь по сизому, самодовольная улыбка.

— Патрисий… — сказала Даша.

Позади зарокотало и, перекрывая косую тень, выдвинулась на желтое другая, — огромная, покрытая острой щеткой зазубрин, с круглой головой, увенчанной треугольниками ушей. Шел, обходя Дашу, от высокого бока веяло живым теплом, а тень вырастала, становясь исполинской, закрывала бледные точки звезд.

Саша закричал. Складываясь пополам, спрятал лицо, обхватил голову руками.

— Крови не надо, — велела Даша, — испугал и ладно. Пошли. Ну?

Она ровным шагом пересекала площадь, в стороны прыскала перепуганная нечисть, бессильно улюлюкая и визжа. Патрисий недовольно взмуркнул (с крыш снялись голуби и стаей кинулись в черное небо), поддал скорченную на снегу фигурку и, брезгливо отряхнув огромную лапу, пошел за хозяйкой.

— Я больше не буду-у… — Сашин голос удалялся, превращаясь в тонкий писк.

— Врешь ведь! — Даша с досадой швырнула бластер в стену.

И проснулась от резкого толчка.

— Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Преображенская площадь», — без выражения проорал динамик.

Даша оглядела пустой вагон и запахнула сбившееся пальто. Мех защекотал подбородок. Вагон трясся, подпрыгивал на стыках, выл песню метро. Вой плавно утих, залязгали двери. Даша вышла в большой зал, в котором бродили редкие пассажиры, и двинулась к эскалатору.

…Там Патрисий, там беспорядок, кучи вещей, наваленные на столы, немытые чашки на столике в закутке. А еще — синий аквариум новой витрины с красивыми неживыми девочками, их никто не обидит и не обманет, все будут лишь восхищаться, разглядывая. Сейчас Даша снимет свое счастливое платье, расчешет волосы и заплетет их в обычную косу, с такой в школу ходила в седьмом классе, пока не постриглась. Уберет тот хлам, что мешает, попьет чаю и устроится на старой тахте, с книжкой, а то в последний месяц и почитать было некогда. Патрисий уляжется на живот, запоет ей одну из вечных кошачьих песен. Песню зимы.

Наверху было холодно, и она поспешно накинула капюшон. Потопталась, согревая мгновенно озябшие ноги, и побежала по темным дворам мимо освещенных шумных окон, за которыми праздник только набирал силу. «Орхидея» высилась над домами, и Даша, издалека увидев полоску желтых квадратиков под огненными буквами, остановилась. Боясь передумать, быстро полезла в пакет, вынула сумочку и, раскрыв, достала мобильник. На счету копейки. Но — местный звонок, на пару минут разговора хватит. Ткнула пальцем и задумалась, глядя на цепочку цифр. Так восьмерка или девятка? Пусть — восьмерка.

Деревья молча стояли вокруг, сверкали в голых ветвях синие и желтые огоньки.

— Аллоу? — распеваясь, произнес ласковый женский голос.

— Алло, — ответила Даша, собираясь с мыслями.

— Кто это? — голос заледенел.

— Это… Даша. Дарья. Из…

— Ах, Дарья! — и вдруг трубка взорвалась воплем, — ты! Да сколько можно? Теперь уже Дарья какая-то! Скотина!

Даша отставила трубку от уха и ошеломленно посмотрела на экранчик. В динамике стихло. Отбой. Может, все-таки девятка? Или это такая там вечерина? Такие вот девочки у Данилы?

Сунула бесполезный телефон в сумочку. Денег на второй звонок уже не осталось.

— Ну и ладно. Не судьба, значит…

Пробежав по диагонали пустой двор, выскочила на автостоянку перед ателье и застыла, сжимая в руке пакет. В мастерской горел свет, бродили какие-то тени, а витрина, синяя сверкающая витрина была разбита и черна. Смутно белели ленты, крест-накрест перечеркивающие пустоту, заваленную содранным, черным в темноте шелком, и где-то в углу мигала одинокая лампочка, освещая нагромождение кубов, шаров и новогодних гирлянд. В кучу сваленные посредине, торчали белые руки и нога, прикрытые скомканной тканью.