Елена Блонди - Ателье [СИ]

Надо к Галке. Всего-то пару кварталов пройти… Самая красивая, однако. Даша отняла платок от щеки и попробовала усмехнуться. Боль кинулась в скулу, отдавая в здоровый глаз. От мысли, что нужно, выйдя на дорожку, влиться в поток утренних прохожих, а потом здороваться с Евгенией Максимовной, мамой Галки, стало тоскливо. И она подняла голову, разглядывая далекие окошки фотостудии. Там чернела открытая фрамуга, из нее выбивалась тонкая, как сверкающая ниточка, гирлянда. Даша усмехнулась, придерживая рукой скулу. Вот-вот, явиться в первый раз в столичную фотостудию, подмигнуть заплывшим глазом и, перекашивая лицо, потребовать ванну с шампанским. На опохмел. Отвернулась и, кыскнув Патрисия, решительно пошла вдоль проволочного забора автостоянки к Галкиному дому. Навстречу спешил высокий мужчина в пронзительно-синей сноубордической куртке, и Даша прикрыла лицо краем большого капюшона, отворачиваясь.

— Наконец-то! — мужчина вдруг схватил ее за локоть, — а я уже сто раз туда-сюда бегал, боялся тебя пропустить!

— Данила? — она, не поворачиваясь, по-прежнему держала капюшон у носа.

— Да. А что с тобой?

— Ничего. Пусти!

— Ты же к Гале?

— Пусти, я пойду!

Он ухватил локоть еще крепче.

— Нет ее. Никого нет дома. И мастерская закрыта, до завтрашнего дня. А пойдем ко мне? К нам!

Ничего не видя за капюшоном, Даша почувствовала, как натягивается рукав, и попыталась вырвать руку. Но Данила, повозившись где-то внизу, сказал удовлетворенно:

— Ну вот, Патрисий уже согласился.

— Ммырру мырр, — с пафосом отозвался кот, удобнее усаживаясь на его руках.

— Да повернись ты! Тушь, что ли, потекла? У нас там зеркало, много… — и он замолчал — Даша повернулась. По раздутой щеке цвело синее с фиолетовым пятно, глаз превратился в горизонтальную щелку, завешанную растрепанными русыми прядями. Уголок рта приподнялся, будто Даша саркастически ухмылялась всему миру.

— Что скажешь? — поинтересовалась.

Ошарашенный Данила покрепче прижал к себе кота, пошевелил губами и не сказал ничего. Даша с мрачным удовлетворением натянула капюшон до носа.

— Куда мне к вам. Народ пугать.

И протянула руки:

— Патрисий, иди ко мне.

— Какой народ? — Данила отступил, не давая кота, — никого там, ушли все. Бардак только. Пойдем. Тебе поспать надо, и с лицом что-то сделать.

— Выбросить.

— Нельзя! Такое лицо нельзя выбрасывать, — и добавил с восхищением, — экая фактура смачная! И гримировать не надо!

— Издеваешься? — насупившись, она потянула кота к себе за передние лапы.

— Да шучу я! Пойдем! У нас там аптечка. Гадом буду, Даш, до завтра никто не придет! Ну-ка, — он дернул кота к себе.

— Мыау! — обиделся Патрисий, выворачиваясь из четырех рук.

Даша отпустила кота и снова понурила голову. Данила обнял ее за плечи:

— Устала ведь…

В пустом вестибюле высотки Данила убежал к прозрачной клетушке дежурного, а Даша отошла к стеклянной стене и засмотрелась на бесконечный, засыпанный снегом лес. Удивительно, огромный дом стоял лицом к проспекту, домам, магазинам, а с другой стороны за ним, оказывается, только деревья, что начинались за плоской поляной размером с полстадиона. Наверное, из фотостудии вид такой, что можно улететь в окно, ни о чем не жалея…

Молча проехав в лифте под самую крышу, рядом с Данилой, который держал на руках дремлющего Патрисия, она вышла и, как только дверь распахнулась, сразу же устремилась к панорамному окну.

— Так и есть!

— Что? — Данила за невысокой стеной уже чем-то гремел и булькал.

Лес расстилался мягкими волнами, черные макушки елок торчали из снежных паутин, будто елки накинули шали и тут же сбросили их себе на плечи. И только вдалеке огромный парк ограничивали кубики высоток и приземистые трубы градирен, увенчанные толстыми клубами белого дыма.

— Бери чашку, бульон. Яйцо сварить? Иди, сядешь.

— Не надо яйцо, — она с трудом оторвалась от окна, взяла краснеющими в тепле руками горячую чашку и пошла за Данилой, осматриваясь. Погуляли тут знатно. Удивительно, что никого нет — устроив такой бардак, самое логичное — свалиться по углам и диванам, в полном беспамятстве от трудов.

Верхний этаж оказался узкой, по сравнению с основным зданием, надстройкой, и окна выходили на обе стороны. Те, что смотрели на лес, были от самого пола, огромные, как озера. А в сторону ателье выходил ряд обыкновенных окон, некоторые — разделены перегородками, так что получились комнаты без дверей. Даша присела на широкую тахту, отодвигая скомканные вещи: какие-то шторы, наряды, сломанный веер и одинокую серебряную туфельку с оторванным каблуком. Патрисий, задрав хвост, мерно переступал мягкими лапами, обследуя периметр своего нового царства. Брезгливо дергал усами над пепельницами, тут и там стоящими прямо на полу. Обходил пустые бутылки. Но, кажется, остался доволен и, вскочив на стремянку с подушками вместо железных степеней, опрокинулся на спину, вылизывая заднюю лапу.

Поплыла в душном воздухе тихая музыка, Шаде полузапела, полузаговорила на чужом языке о чем-то понятном для всех — задумчиво и нежно.

— Где же народ? — Даша поставила на пол пустую чашку и прилегла на гору подушек, опираясь на локоть. Глаза слипались.

— Начали тут. А после курантов все двинули по гостям.

— А ты чего остался?

— Так…

Он стоял спиной, опустив голову, что-то делал, двигая локтями. Даше стало уютно, бездумно и хорошо. Отдыхали ноги, освобожденные от сброшенных сапожек. Совсем засыпая, она потащила на бок какую-то бархатную штору.

— Даша. Ну-ка, сюда посмотри.

Он нацелил на нее объектив.

— С ума сошел? — она быстро закрыла лицо растопыренными пальцами.

— Ага, — выглянул из-за камеры, улыбаясь прищуренным глазом.

Даша чуть-чуть поразмыслила. И села, спуская ноги. Оперлась руками на тахту и наклонилась вперед, глядя так же, как в Наташиной кухоньке глядела на Сашу — темным женским взглядом. Данила пал на колено. Нажал кнопку затвора.

— Сигарету возьми…

— Зажигалку дай.

Медленно меняла позы. Ложилась навзничь, пуская дым из распухших губ, поворачивалась на бок и, прижимаясь щекой к покрывалу, смотрела в камеру заплывшим глазом. Садилась, держа себя руками за обнаженные плечи. И, подобрав ноги, откидывалась на подушки, следя, как дым, расплываясь, убегает в потолок. Шаде пела, голос покачивался лунными бликами на темной воде. А Даша была уже и не Дашей, ни о чем своем не думала сейчас. И с легким удивлением поняла — ее соглядатай ушел. Смолк, заткнулся, перестал нашептывать свои сквознячковые фразы. Вольготно укладываясь на спину, подобрала к самым бедрам рваный подол, вытянула ногу, разглядывая ступню, затянутую в прозрачный нейлон.

— Что высматриваешь? — Данила, наконец, положил камеру и, пощелкав выключателями ламп, пригасил свет, сел рядом.