Елена Блонди - Ателье [СИ]

— Эй! Ты что?

— А? — она перевела взгляд на свою опущенную руку, уставилась на сжатый в кулаке подсвечник.

— Ты мне голову собралась снести? Этой штукой?

— Ну… почти. Я долго спала?

Данила закурил. Дым поднялся, завиваясь бледными полосами.

— Вечер уже. Я тоже поспал, нормально, прибрался и поспал. Теть Валя заходила, мыла полы, а ты спала, как сурок, я дверь закрыл, чтоб не разбудить.

— И ты спал, значит…

Он замахал ладонью, отгоняя дым.

— Даша, я спал на тахте, в зале. Прости, из ванной тебя вынул, в полотенце унес на кровать. А то утонула бы.

— Так ты… в спальне ты не?

— Да не трогал я тебя! Ну, когда выуживал только. Чорт, ты мне все волосы за ухом повыдирала, вцепилась.

— Поклянись!

— А чем?

Даша сурово осмотрелась, собираясь с мыслями.

— Поклянись своей работой! Скажи, чтоб меня уволили и выставили на мороз!

Данила оторопело посмотрел, как она одной рукой стягивая ворот халата, размахивает другой — с зажатым в ней подсвечником, и захохотал. Даша опустила руку.

— Ты чего?

— Смешная ты. Дай сюда канделябр.

Вставая, отобрал железяку и, водрузив на стол, засветил огарок от зажигалки. Прижимая к груди руки, сказал проникновенно:

— Даша! Дарья, не знаю, как по отчеству…

— Витальевна!

— Дарья Витальевна! Клянусь своим теплым рабочим местом, что я не покушался на твою честь, а токмо бережно уложил спать, в целости и сохранности! А если вру, пусть выставят меня на мороз, и я пойду скитаться по Москве — сирый и убогий. Так пойдет?

— Пойдет, — милостиво разрешила Даша. И задумалась, накручивая на палец пояс халата, — но ты еще скажи…

— Что еще?

— А ты не захотел… ну, покуситься… из-за синяка, да?

Данила схватился за голову и замычал. Высказавшись таким образом, предложил:

— Пойдем на кухню, а? Есть хочется, сил нет.

— Мррверррно, — оживился Патрисий, без устали мелькающий внизу, от Дашиных ног к ногам Данилы.

На пороге длинной узкой кухни, где в один ряд выстроились раковина, плита, столик, еще один столик — с табуретками, задвинутыми под него, Данила остановился и взял Дашину руку.

— Теперь моя очередь клятвы брать. Я тебя прошу. Слышишь?

— Смотря что.

— Даша! Дарья Витальевна! Пообещай, что не будешь следить за мной такими недоверчивыми глазами. Я хочу, чтоб ты отдохнула и улыбалась. Будто ты — дома. Хорошо?

— Н-у-у-у, хорошо, — ответила Даша, глядя на него с недоверием.

— Поклянись! И немедленно вынь из кармана другое лицо, надень и больше его не прячь!

— Я клянусь… — Даша оглядела столики и шкафчики над ними, — чтоб мне никогда чашки кофе не выпить и ни одного авокадо не съесть! — Я тебе верю.

Он внимательно посмотрел ей в глаза и успокоенно улыбнулся, открывая крупные зубы с расщелиной между передними:

— Вижу. И клятва такая — серьезная. Садись тут, буду жарить яичницу.

Даша села боком к столу. Патрисий взлетел на соседний табурет и, свесив хвост, замер, предвкушая. Данила, включив плиту, возился у холодильника, доставая яйца и завернутое в фольгу сало. Даша встала и, подойдя, отобрала у него нож и доску.

— Если, как дома, то сиди, кури и разговаривай. А я приготовлю.

— Сейчас! — убежав в студию, он загремел чем-то в темноте, чертыхаясь. Вернувшись, поставил на пол огромные лохматые тапки.

— Мои! Дарю!

— Прекрасно, спасибо.

Переступая обутыми ногами, Даша резала сало тонкими пластинками, раскалывала холодные яйца и, выливая на сковороду, искала глазами соль. После шутливой клятвы ей стало свободно, и вправду, как дома. Даже лучше, потому что там мама царила на кухне и по каждой мелочи делала замечания — то соль не вовремя, то перцу много.

— Зелень есть?

— Петрушка. И лук.

— Будем дышать, как драконы.

— Если вместе, то нестрашно.

— Мне надо Гале позвонить. Завтра ведь на работу. Надеюсь, телефон она включила, гулена.

Даша разложила по тарелкам яркие желтые глазки, посыпала резаной петрушкой и села, взяв вилку. Данила нахмурился.

— Я тебе не стал говорить сразу, думал, отдохнешь и тогда. В больнице она.

— Что? — Даша медленно положила вилку на стол.

— Я когда тебя искал, ну, в общем, когда пришел вчера в ателье, пошел к ним домой, и там мама ее, как раз собиралась в больницу. Галка в обморок упала, ее увезли на скорой. Переутомление. А приходить к ней пока нельзя, и по телефону запретили болтать.

— Так. Где мое платье? И сапоги. Я поеду.

— Даша! — он схватил ее локоть, усаживая снова, — ты слышала? Нельзя! Ей колют успокоительные и витамины. Она спит все время. Я вас знаю — станете обсуждать снова свое тряпье, генералы стиля! И она вообще крышей поедет!

— Ах, тряпье? Шовинист несчастный! На красивых женщин пялиться — вы все мастера, а как делать красоту, так сразу — тряпье!

Отодвинула тарелку, источающую аппетитные запахи, и заходила по кухне, резко поворачиваясь. Данила следил, как она марширует.

— Обиделась… Да жалко мне ее. И тебя жалко. Надрываетесь, как каторжники на галерах, а Галя мне как-то рассказывала — клиентки на ваши вещички пришивают этикетки от стильных брендов, вроде не у вас сшито, а дольче с габанами постарались.

— Ну и что! Это временно. Мы все равно станем знаменитыми, и Галка будет богатая и нарасхват!

— Конечно, станете! Но пусть она отдохнет. Сама ведь никогда не соберется, вот и пусть поваляется пару-тройку дней без напрягов. Еще грабеж этот дурацкий, о нем у нее тоже голова болит.

Даша резко остановилась.

— Ой! Я и забыла. А что ты знаешь? Расскажи.

— Ешь, — велел Данила, указывая вилкой на яичницу, и прикрикнул, — кому сказал, лопай! Как съешь, расскажу.

— Подумаешь, — строптиво ответила Даша и села.

Когда, убрав в раковину тщательно вылизанные тарелки, они прихватили кофе и ушли в большой зал, Данила включил большой телевизор и, привалившись к боку тахты, похлопал по ковру:

— Садись, пей, смотри. Рассказывать буду.

Даша села на пол и вытянула ноги. Кофе парил вкусным дымком, горячо протекал в горло. Снизу слышался приглушенный гул лифта и еще дальше, — шум вечернего города.

— Короче, ворюги решили, раз витрина стеклянная, то через нее внутрь попасть можно, но фиг. У вас там решетки. Они разбили боковое стекло, влезли и забрали все вещи, которые были в витрине. Раздели манекены. И еще навешано у вас там было что-то по бокам на стенках. Ты чего?

Похлопал Дашу по махровой спине. Откашлявшись, она вытерла слезы.

— Ох, бедные… У нас там весь брак собран, в витрине. Юбка кожаная — на заднице с дырой от утюга, курточка из бракованной кожи, без подкладки, шортики — Любаня когда-то запорола, так мы их супер-клеем сляпали, лишь бы с манекена не свалились. А шуба, та, что впереди, самая красота — мало того, что линяет, ее Патрисий всю когтями изодрал.