Аква Тофана - Сок глазных яблок

Мне должно быть больно, по-настоящему больно, на всю жизнь больно, чтобы бежать прочь из каждой квартиры, где есть эта чертова комната иначе я обойду сотни домов в поисках ее.

Эта комната казалась мне знакомой, и я раз за разом внимательно осматривала ее, роясь в закромах памяти, как в шкафу. Но ни одна вещь по отдельности ничего мне не напоминала. Обычная комната на солнечной стороне, оформленная в классическом стиле, обычная гамма теплых оттенков – от желто-персиковых до темно-ореховых, обычная мебельная стенка, за стеклом которой, на полках как обычно, годами пылится лишняя посуда, обычные занавески с тюлем, обычное зеленое растение в горшке, обычное ощущение простора благодаря отсутствию лишних вещей, обычный голый гладкий пол и… обычная невидимая стена, отделяющая людей друг от друга.

В этой комнате время течет очень медленно здесь вдыхаешь ледяную атмосферу отчуждения недосказанности и неловкости; здесь нельзя открыто выражать свои чувства из-за страха, что они будут высмеяны; здесь не называют по имени и не смотрят в глаза; здесь слова застревают в горле а искренние разговоры переводятся в стеб, игнорируются или грубо сводятся на нет; здесь все время ведется двойная игра и чувствуется неопределенность. В этой комнате живет Королева, но ее самой здесь нет. И как меня угораздило снова здесь очутиться? Мои родители жили в такой же. Папа не смотрел мне в глаза. Думая, что дело во мне, я чувствовала вину и стыд, вот как сейчас. Мне неприятно здесь находиться, но меня сюда тянет. Убежать прочь – значит, снова вернуться в эту самую комнату в каком-нибудь другом доме.

Я уже и забыла, каково это – находиться внутри нее. Что меня сюда привело? Что заставляет возвращаться? Но главное, что удерживает? Не знаю. Я что-то забыла в этой комнате – что-то забрать или, наоборот, оставить.

Рядом с ним мне было так одиноко, как никогда не бывает наедине с самой собой вдали от людей. В уединенности я полностью ухожу в себя и мне комфортно, в компании мое внимание направлено вовне и мне опять же комфортно; но рядом с человеком, который ведет себя так, будто меня не существует, я оказываюсь в неприятном промежуточном состоянии – наедине с собственными страхами и призраками прошлого.

Мы сидели в ванне, точнее, это я сидела, компактно поджав колени к подбородку, он-то лежал, пил пиво и закусывал моим мозгом, опустошая меня кружкой за кружкой. Пару раз он насыпал вместо зеленой соли красную, и вода окрашивалась в сюрреалистический цвет – я сидела с вурдалаком в луже крови и чесала ему пятку, бр-р.

Его взгляд говорил: «Дура, ты что, не видишь? Я не люблю тебя». В его словах слышалось: «Дура, ты что, глухая? Я не люблю тебя». И он практически не прикасался ко мне, больно щипал и шлепал, но не обнимал и не ласкал: «Ты чего, совсем дура, не чувствуешь? Я тебя не люблю!». Я натыкалась на его нелюбовь снова и снова, а через 15 минут… забывала и опять натыкалась. Чувствовала, но не могла запомнить. Как та маленькая девочка, которая тянула ручки к маринованному арбузу, пробовала и, скривившись, бросала, а через пару минут снова тянула красную мякоть в рот. И ей каждый раз повторяли что он соленый. Соленый, я знаю, но пока не прочувствую, не пойму. А не прочувствую еще долго потому что настолько боюсь нелюбви по отношению к себе, что с детства научилась не замечать ее проявлений до последнего. Стоять, когда люди причиняют мне боль, и улыбаться, уверяя себя, что мне просто показалось. Получать новую порцию боли и, вместо того чтобы бежать, – терпеть и убеждать себя, что здесь какая-то ошибка и в третий раз такого не повторится. Ну уж никак не в четвертый раз или пятый… Чувствовать. Но не обращать внимания. Но чувствовать. Но отрицать. Но страдать. Но не верить. Отрицать саму реальность. Здравствуй Королева.

Я чувствовала недоумение, одиночество, растерянность, скованность, беспомощность, беззащитность, отчаяние и тревогу, а еще – вину и стыд, за то, что меня не любят и отвергают. Эти ощущения возвращали меня в детство, и мне хотелось плакать Меня никто не держал, я могла в любой момент встать и уйти, но я продолжала сидеть в приступе дежавю и завороженно смотреть на него, как кролик на удава. В этой буре чувств скрывалось еще кое-что, и чем острее становилась боль, тем отчетливее я ощущала себя… совершенно нормальной. Ради чувства собственной адекватности, которое он мне давал, я готова была терпеть эту экзекуцию снова и снова. Я возвращалась в точку отсчета – туда, где зародилось мое безумие.

Лет с восьми больше всего на свете мне хотелось «стать сумасшедшей», не сойти с ума, а именно «стать». Безумие представлялось мне синонимом свободы и власти. В нашей семье было принято плясать цыганочку вокруг самодура, психующего и половником поедающего чужие мозги. Безумие было привилегией – эстафетной палочкой, которую я отвоевала в уродливой борьбе, чтобы иметь мозг самой себе и всем вокруг. Мой поверженный предшественник чудесным образом исцелился от своих закидонов, а я… я устала, мне надоело.

К счастью, я оказалась в одной ванне с психопатом. Пей, пей больше, меня это вгоняет в тоску, я никогда прежде не видела алкашей, но мне нужен псих мужского пола. Псих, который будет сильнее меня, которого я буду боготворить и бояться, который провозгласит монополию на безумие и долбанет меня за любой мой каприз, который будет жрать мне мозг ковшом, который ногтем распорет мне душу от края до края, которому плевать на мои слезы, который возьмет меня за шкирку и поставит на колени. Я собственноручно короную тебя и провозглашу хоть сатаной, только освободи меня от моего бремени – силой. На твой скипетр, держи Ты победил. По правилам «игры», из двух человек психом может быть только один. И это не я. И снова не я. И опять не я. И еще раз не я, не я, не я…

Для меня свобода – это возможность выбрать себе даже палача. Дав возможность хорошенько поиздеваться надо мной одному психопату, я лишу в будущем такой возможности тысячи других: он один отобьет у меня охоту связываться со всеми остальными.

Эти мертворожденные отношения были уродливы до бесстыдства, их хотелось положить в стеклянную баночку и с извращенным сладострастием разглядывать часами, наблюдая за тем, как они тухнут.

Как будто смотришь фильм, противный и затянутый, поражающий своим тупизмом. Изнываешь, но смотришь. Знаешь, чем все закончится, но смотришь. Можешь выключить в любой момент, но смотришь. До самого конца. Пусть закончится быстрее, я так устала.

Я поймала на себе его пристальный взгляд, такой… оценивающе-обесценивающий, и подумала «Ну вот и все».

Нет, ну а что, совершенно логично: ремонт доделал, машину купил, зализал раны и самоутвердился, теперь можно выпроводить несуразную дуреху и пригласить девушку, которая лучше впишется в новые интерьеры.