Юрий Козлов - Малый круг

— Вот так, — усмехнулся он, — судьба наказывает неистовствующих.

— Хорошо, хоть не зайцев! — странно пошутила Смородина. Она не благодарила, когда выручали, не возмущалась, когда наказывали.

Наташа и Петя переживали период полнейшей откровенности, неизбежный на первом этапе для влюбленных и за который им впоследствии почти всегда становится немного стыдно.

— Но мне-то, мне ты можешь открыть, кто ее отец? — настаивал Петя.

Наташа мотала головой. Петя мрачнел:

— Что, их было так много? — Неподвижное его лицо каменело.

— Ах, не в этом дело, — мучаясь, комкала край простыни Наташа, — был тогда один… Но он точно не отец, он такое ничтожество!

— Ну для этого дела… — холодно усмехался Петя.

— Да не отец он! — упорствовала Наташа. — Был сон. Понимаешь, чудовищный такой сон, кошмар… Будто на меня навалилось черное облако, я чуть не умерла!

— Черное? Уж не негр ли?

— Слушай… ты! — Наташиной безответной покорности наступал предел. — В конце концов тебя никто здесь… Иди ты…

Но тут Петя заключал ее в объятия, просил прощения за неуместный юмор, и Наташа, как Шехерезада, прекращала дозволенные речи.

Петя звал Наташу замуж, однако она поставила условие: чтобы разрешила Смородина. Такое условие, с одной стороны, Петю озадачило, получить «добро» Смородины представлялось делом многотрудным. С другой же — отчасти успокоило насчет Наташиного морального облика. Если бы, допустим, она сказала, что оставит Смородину своей матери, а они заживут как молодожены, это бы не понравилось Пете.

— Поговори с ней, — просила Наташа, — может, она согласится, а я тебе потом помогу.

— В чем? — удивился Петя.

Наташа бессильно разводила руками.

Скажи кто Пете несколько месяцев назад, что он в томлении будет слоняться по дачному поселку, не зная, на какой козе подъехать к одиннадцатилетней девчонке, он бы послал этого человека куда подальше. Но Петя успел пожить в поселке на краю оврага и убедиться: присутствие Смородины здесь повсеместно. Ее наглые черные глаза чудились Пете в смородиновых зарослях, под соснами мелькало ее не знающее земного притяжения, сплетенное из коричневых корзинных прутьев легкое тельце. Из окостеневшего стебля Смородина соорудила дудку. Низкие, тягостные звуки вгоняли Петю в сон среди бела дня. Он не помнил, как добредал до кровати.

— Смородина, — решился наконец Петя. — Мы с твоей мамой хотим пожениться. Как ты на это смотришь?

По случаю жаркого дня Петя был в шортах. Могучий его торс казался высеченным из живого, дышащего дерева. Если принять на веру утверждение древних, что душа человека такова, каково его тело, то отважные римские легионеры не постеснялись бы принять Петю в свою компанию.

— У тебя петушиные ноги, Петя, — задумчиво ответила Смородина, сделав из ладони козырек от солнца.

— Бог с ними, с моими ногами. Лучше ответь.

— Люди с петушиными ногами долго живут, — словно не расслышала его Смородина. — А знаешь почему? Потому что ничего не принимают близко к сердцу. Ты, Петя, сухарь!

— Ну, кое-что, положим, я принимаю близко к сердцу…

— Не то! — перебила его Смородина. — Совсем не то!

Петя смотрел на Смородину и от всего сердца жалел Наташу.

— Я буду относиться к тебе как к дочери. И твоей матери со мной будет хорошо. Я простой человек, но поверь, в обыденной жизни простота — благо.

— Простота, — повторила Смородина, — благо. Но не всякая простота, — показала рукой на овраг. — Вот это, по-твоему, благо?

— Что? Овраг? — удивился Петя.

— Рана, — ответила Смородина, — живая рана. И между прочим, нанесенная в простоте, в дикой простоте бездумия и невежества. Так где же здесь благо, Петя?

— Нанесенная… кому?

— Видишь, ты даже не понимаешь. Земле, Петя, всего лишь живой земле.

— Согласен… Овраг не украшает здешний ландшафт, но почему ты мучаешь нас? Мы-то здесь при чем?

— Потому что вы мучаете землю.

— Мы?

— Хотя бы своим равнодушием, заячьей своей слепотой!

Петя молчал.

— Впрочем, люди с петушиными ногами всегда в стороне, — усмехнулась Смородина, — потому и доживают до глубокой старости. Вы, наверное, с моей мамочкой хотите жить двести лет?

— Да! Пусть я с петушиными ногами! — не выдержал Петя. — Пусть я простой человек, может быть дурак, но я люблю твою мать и не понимаю, слышишь, не понимаю, чего ты добиваешься?

— Вообще-то я задумана доброй, — в черных глазах Смородины мелькнуло что-то похожее на участие, — но сейчас это почти невозможно. Жизнь такая. Впрочем… я тоже люблю свою мать, — продолжила почти весело, — поэтому, как говорится, женись на здоровье!

В груди у Пети замерло.

— Только сначала выполни три моих задания.

— Выполню тридцать три, я всю жизнь буду выполнять все твои задания, если ты выполнишь мое одно-единственное.

— Какое? — насторожилась Смородина.

— Вымой ты голову, она у тебя совсем зеленая!

За ужином Смородина сидела благостная, с чистейшими пушистыми волосами, и Петя впервые подумал, что, пожалуй, иметь дочь — не всегда наказание. Ужин был похож на семейный, как представлялось Пете. Наташа испекла пирог, за чаем мирно беседовали. Вот только непонятно было, зачем после ужина Пете идти в ночь собирать смородину. Такое первое условие поставила будущая дочь. Петя исподволь вглядывался в лицо Смородины и, убей бог, не мог составить представления об ее отце. Конечно, Смородина была похожа на мать: те же нос, губы, но при этом все какое-то чересчур правильное, отточенное, как если бы славянские Наташины черты исправили в соответствии с холодным античным каноном красоты. Поначалу Пете даже не хотелось говорить Наташе о глупом задании Смородины, но, как уже объяснялось, они переживали период полнейшей доверительности, поэтому Петя рассказал. Наташа выслушала его с неожиданной серьезностью.

— Ну ладно, я пошел, — Петя взял с полки белую эмалированную кружку.

— Провожу, — торопливо поднялась Наташа. — Заперла дверь перед ужином, думала, мало ли что. Пойду открою? — просительно посмотрела на дочь.

Смородина снисходительно промолчала.

— Когда будешь собирать ягоды, — прошептала Наташа на крыльце, — упаси тебя бог сорвать хоть листик с этого куста, хоть веточку ему поломать. Люби этот проклятый куст, как ну… меня любишь, разговаривай с ним, как с живым, как со мной разговариваешь, представь себе, что он — все: я, ты, наши будущие дети, вся наша жизнь в его образе, будь бережен с ним, осторожен, и он… сам насыпет… Уж я-то знаю! Только не торопись, не торопись!

Наташа захлопнула дверь. Эмалированная кружка странно белела у Пети в руке. В ночном саду, как в пустой трубе, гудел ветер. Пете показалось, он слышит, как за забором ворочается, точно гигантская ночная свинья, овраг. Там фосфоресцировали гнилые деревья, брошенный птенец неурочно пищал, навлекая на себя погибель. Пете на секунду стало не по себе от буйной ночной жизни, но он подумал: «Сад — это все-таки не овраг».