Юрий Козлов - Малый круг

Андрей провел год на Крайнем Севере, где никогда до этого не был, и освоил специальность кочегара. Днем Андрей спал, а ночью прокачивал отопительную систему казармы, кидал уголь в котлы и следил за показаниями термометра. Иногда он пробовал писать стихи, но почти все тут же и сжигал, благо далеко не ходить. Котлы гудели, вода в трубах закипала и булькала, листки со стихами мгновенно закручивались в огне черными спиралями и ломались. Андрей открывал заслонку и смотрел на огонь.

В кочегарке было тепло, а на улице пурга. К утру снег обычно заваливал казарму, и солдатам приходилось выбираться через специальную дверь на крыше, чтобы лопатами откапывать вход. Андрей работал вместе со всеми, потом сдавал смену второму кочегару и ложился спать. До армии он не подозревал, какое это блаженство — ложиться спать утром, а вставать вечером. И сейчас ему казалось странным, что он сидит не на скрипучей табуретке около котлов, а в кабине трофейной машины, доставшейся ему от деда-генерала, и не смотрит, как огонь сжирает стихи, а думает о том, как завтра вечером встретится с бывшей женой.

Последний раз они виделись ранней осенью прошлого года. Андрей подъехал к гуманитарному корпусу университета на Ленинских горах и поставил «опель» напротив входа. Тогда ему в голову пришла великолепнейшая стихотворная строчка: «Бродит осень по колено в листьях», и он пожалел, что поблизости нет ни одного поэта.

Осенью, когда светило солнце и падали листья, все девушки казались ему красивыми. Они выходили из здания университета и с интересом смотрели на допотопную машину. «Опель» был машиной-австралопитеком. Ветровое стекло исподлобья, колесо сзади, как горб… Многим девушкам «опель» был знаком. Раньше Андрей каждый день приезжал встречать Юлию, и девушки тогда махали ему руками из окон аудиторий и посылали воздушные поцелуи. Иногда, чтобы еще больше поразить воображение девушек, Андрей приезжал за женой на рычащем мотоцикле — брал его у соседа. Юлия надевала белый с черными крестами шлем и становилась похожей на мальчика-крестоносца. Ее волосы развевались на ветру, а Андрей мастерски разворачивался, и мотоцикл, как птица, летел по проспекту Вернадского.

Той ранней осенью Андрей не знал, зачем едет к Юлии. Он писал про нее рассказ и врал себе, что если увидит ее, то рассказ получится более достоверным.

— Юлька одевается… — сказали ему подруги. — Она сейчас выйдет…

— Я привез ей анютины глазки, — сказал Андрей. — Пять минут назад с клумбы…

— А нам дашь? — скромно спросили подруги.

В былые дни они так не скромничали. Бесцеремонно набивались в машину и требовали, чтобы Андрей развозил их по домам. В машине было не продохнуть от пудры, духов и помады.

— Пожалуйста! — Андрей протянул им половину букета.

— Ты приехал мириться, голубь? — спросила одна из подруг, втыкая цветок в вязаную шапку.

Юлия конечно же видела «опель» сквозь стеклянные двери входа и выхода, однако почему-то не спешила.

— Не знаю, — сказал Андрей. — Приехал и приехал…

На Юлии был сверкающий кожаный плащ до пят. Юлия стояла на крыльце и разговаривала с каким-то парнем, а Андрей из кабины смотрел на нее.

Юлия, наконец, распрощалась с парнем и словно нехотя подошла к машине. Подруги тактично отошли к бассейну. Какой-то странный юноша в длинных черных трусах плавал в бассейне и фыркал, как дельфин.

— Почему его никто не оштрафует? — спросил Андрей у Юлии. — Здесь же запрещено купаться…

— Спасибо, что приехал, — сказала она. — Но лучше бы ты пришел пешком.

— Почему это?

— Ты слишком заметен на этой… колымаге…

— А что, уже есть кому меня нельзя показывать?

— Свято место… — усмехнулась Юлия.

— Ладно. Лучше расскажи, где была летом, что делала.

У Юлии светлые глаза. На фоне снежных гор, например, они казались чуть-чуть голубыми, а рядом с черным «опелем» глаза были темно-синими.

— Андрюшенька, милый, кто ты такой, чтобы я тебе об этом рассказывала?

— Как кто? Твой муж!

— Не паясничай… Я развелась с тобой не для того, чтобы ты надо мной издевался.

— Ты развелась? — удивился Андрей. — В таком случае, разреши мне вернуться!

— Хватит! — Юлия пошла вперед, задевая плащом за парапет бассейна, и только пронзительный сигнал — голос «опеля» — вернул ее.

— Ты меня позоришь, — тихо сказала она. — Зачем ты приехал?

— По привычке, — сказал Андрей.

— За эти… четыре месяца у тебя было время отвыкнуть…

— Странно, — сказал Андрей. — Ты даже знаешь, сколько месяцев прошло, а мне кажется, что мы не расставались…

— Очередная блажь великого писателя?

— При чем здесь это?

— Действительно…

— Я просто ухожу в армию, — сказал Андрей, распахивая дверцу. — И мне захотелось на тебя посмотреть…

— Как твои дела? — спросила Юлия, усаживаясь рядом. — У тебя напечатали хоть один рассказ?

— Тебя же это не волнует… Совершенно не волнует…

— Знаешь что? — сказала Юлия. — Если тебе нечего делать, отвези меня на дачу.

Андрей забыл, о чем они говорили, пока ехали по Ленинградскому шоссе. Зато через неделю, когда ему пришла повестка явиться на комиссию в военкомат, он позвонил Юлии, и ему ответили, что она живет на даче.

Он бросил все дела. И где-то около метро «Войковская» его оштрафовали за превышение скорости. Оставив «опель» на обочине, он пошел через лес и вышел точно к голубому дому с двумя верандами и сараем, возле которого лежала на боку железная лодка. Это и была дача Юлии. На веревке висела выстиранная парусиновая юбка. Никелированные пуговицы сверкали на солнце, и солнечные зайчики прыгали по листьям. Эту юбку он купил Юлии в Коктебеле у грека-фарцовщика. Они были там две недели, вскоре после свадьбы. Днем купались и играли в теннис (Андрей проигрывал и злился), а вечером катались вдоль побережья на яхте «Чауда».

А потом, сквозь заросли черноплодной рябины он увидел Юлию в брюках и в мужской рубашке с закатанными рукавами и какого-то парня. Андрей не стал его рассматривать. Они сидели на скамейке около дымящейся кучи листьев и о чем-то разговаривали. Светлые волосы Юлии шевелились на ветру. Парень брал их, словно ловил струйки песка, накручивал себе на палец, потом отпускал, и смеялся, и гладил Юлию по голове…

Через месяц Андрея забрали в армию, откуда он написал писем больше, чем за все предыдущие двадцать три года своей жизни. Но Юлии он не написал ни одного письма. И она не написала ему, хотя запросто могла узнать адрес. И вот теперь, вернувшись, он позвонил ей и договорился встретиться, хотя не знал, о чем будет говорить и надо ли вообще встречаться.

Он вспомнил времена, когда она звонила ему каждый день, — не было дня, чтобы он не видел ее или не разговаривал с ней по телефону. Если у него было занято, она набирала телефон его знакомых девушек и иногда даже угадывала, с кем это он так долго говорит.