Юрий Козлов - Малый круг

Они познакомились на вечере в каком-то чужом институте. Как обычно, музыканты пели на английском, ударник вспотел и остался в одной майке. В зале было душно и темновато. Вдоль стен курили, и дым висел в воздухе. Лица девушек казались некрасивыми и бледными. Андрей пригласил одну из них — высокую, светловолосую, в коротком платье — и узнал, что зовут ее Юлия, а учится она в университете. На вечер ее привела подруга из этого института. Потом Андрей танцевал с маленькой большеглазой венгеркой, но ее быстро увел бородатый друг, и Андрей снова разыскал Юлию. Она сидела около самой сцены и сосредоточенно курила. Говорить было невозможно. Андрей вытащил записную книжку и записал ее телефон. И еще: когда вечер закончился и все повалили в раздевалку, Андрей высматривал Юлию в толпе одевающихся, но так и не увидел. После вечера он поехал к себе домой, в пустую квартиру, где до часу ночи пил в одиночестве чай и читал журнал «Красная Нива» за 1930 год. В одном из номеров он нашел рассказ своего преподавателя — ныне классика — и удивился, как странно писал в молодости преподаватель.

Вторая встреча с Юлией была в Ленинграде, на Невском. Он шел один, и она шла одна. Они сразу узнали друг друга и страшно обрадовались. Андрей сказал, что хотел позвонить ей, но потерял записную книжку… А Юлия кивнула: она поверила, а может, ей было все равно… Потом они пошли в Русский музей. Мало народу было в залах. Андрей и Юлия смотрели из окна во внутренний двор, где сидел на каменном коне каменный Александр III в казачьей одежде, а вокруг стояли древнегреческие боги и богини, белые и грустные. На улице снег, небо голубое и холодное, из теплого музея уходить не хотелось. На лестнице Андрей неожиданно взял Юлию за руку, и она крепко сжала его пальцы. Это было началом их дружбы.

Дружба длилась год, и в начале ее Андрей писал прекрасные рассказы, которые с восторгом везде принимались, но по каким-то причинам не печатались. По творчеству в институте Андрей получал одни пятерки, и все кругом говорили, что из него получится писатель.

О своем намерении жениться он сказал преподавателю.

— Рано тебе, — с грустью сказал преподаватель. — Ты не можешь понять, какую ошибку совершаешь… Ты хоть видел ее родителей?

— Нет. А при чем здесь родители?

Преподаватель покачал головой.

— У меня будет семья, мне надо будет работать, чтобы ее прокормить, я буду много писать…

— Дурак! Ты ничего не понимаешь! Сколько тебе лет?

— Двадцать один…

— Ладно… Тогда женись…

— Я хочу пригласить вас на свадьбу.

— Когда?

— В четверг, в шесть часов.

— Не могу… Всей душой бы, но…

Началась семейная жизнь. Сейчас Андрей уже не помнил, как она началась. Была какая-то дурацкая беседа с ее отцом на кухне. Он рассказывал Андрею, как офицеры их части по воскресеньям ездят на автобусе ловить рыбу, а мать Юлии сразу же заявила, что на жизнь будет давать им пятьдесят рублей в месяц, а остальное пусть где хотят, там и берут. И пусть не спешат с ребенком, потому что ребенок так рано — это нищета, пеленки и безденежье. Сначала надо встать на ноги.

А на свадьбе было весело и хорошо, только Андрей не выпил ни рюмки, потому что внизу стоял «опель», на котором ему предстояло везти Юлию и ее вещи к себе домой.

Их семейная жизнь длилась год. За это время ничего особенного не произошло.

— Ты начал ненавидеть свою бедную жену, — сказал как-то после семинара преподаватель, возвращая Андрею рассказ. — Рассказ злой и нехороший… Раньше ты писал добрее… Кстати, нужен большой очерк об одном человеке… Живет человек на Сахалине… Помнится, был у нас разговор…

— Я не могу, мы с женой уезжаем в Пятигорск…

— Гляди-ка ты, Лермонтов какой…

По ночам Юлия плакала в постели и спрашивала, сколько у Андрея было до нее женщин, а он молчал и отворачивался к стенке, потому что кое-какие женщины все-таки были, а некоторых из них он сейчас очень хотел увидеть.

Мать Андрея преподавала в Финляндии русский язык, а до этого она преподавала его в Заире, Таиланде, Японии, Дании, Англии. У них была не квартира, а музей западноевропейского быта, сдобренный африканской и японской экзотикой. Андрей жил с Юлией в этой квартире, мать регулярно присылала деньги и вежливо интересовалась в письмах, как идет их семейная жизнь.

После ночных слез Юлии Андрей просыпался в отвратительном настроении. Юлия же была веселой и жизнерадостной.

Юлия одевалась, а он валялся в постели, и когда она появлялась, чтобы поцеловать его на прощание, его вдруг охватывало желание, и он мстил Юлии за ночные слезы. Ему доставляло удовольствие снова раздеть ее, красивую, благоухающую. Тщательно отглаженную одежду бросить на пол, размазать у нее на лице косметику, лизнуть в черную ресницу. А она вырывалась, говорила: «Сумасшедший!», но, как правило, уступала и опаздывала на первую пару.

На кухне оставалась немытая посуда. В холодильнике лежали полуфабрикаты из домовой кухни. Андрей жарил на подсолнечном масле шестикопеечные котлеты и пил кофе. Потом одевался, садился в «опель» и уезжал в библиотеку читать критику русской литературы XIX века: ему предстояло сдавать государственный экзамен. В библиотеке он с непонятной тоской смотрел на девушек, потом зачем-то снимал с пальца желтое обручальное кольцо и прятал его в карман. К трем часам он сдавал книги и ехал к университету встречать Юлию.

Про них говорили, что они отличная пара. Особенно хорошо смотрелись они издали. Примерно* одинакового роста, оба в джинсах и кожаных куртках — он в черной, она в коричневой, она со светлыми распущенными волосами, он с темными и не очень длинными, на фоне матового бока «опеля» они казались всем классической молодой семьей начала семидесятых, когда женщина равна мужчине в правах, а жилищный вопрос решен.

Они оба играли на пианино. Он в основном классические вещи, она больше по слуху. Если он хорошо владел техникой — брал сложные аккорды, мог даже сыграть этюд Ре-минор Рахманинова, то она лучше подбирала, могла тут же сыграть любую услышанную мелодию.

— Знаешь, — сказал ему через полгода преподаватель. — Я, может, насчет тебя ошибался. Ты ведь еще не развелся?

— Не развелся, — сказал Андрей.

Они стояли около большого окна в здании на Тверском бульваре.

— Ты как-то не по-русски стал писать. Наверное, читаешь одних иностранцев?

Андрей хотел сказать, что сейчас он вообще ничего не читает, но промолчал.

— Вообще-то я вас всех не понимаю, — говорил преподаватель, он имел в виду семинар. — По творчеству… Ладно, пиши, учись… — он пошел по коридору, держа под мышкой толстую папку с чужими рассказами и повестями.

— Учитель! — догнал его Андрей. — Я недавно читал ваш роман. Это прекрасная вещь…