Виктор Устьянцев - Премьера

— Ладно, не скули, — вмешался Порошин.

Светозаров обиженно пожал плечами и уже не так запальчиво, но все еще сердито спросил:

— А знаешь ли ты, что театр даже с большой буквы начинается не с вешалки, а с провинции?

Видимо, Аркадий не знал, что свою режиссерскую деятельность Степан Александрович начинал в театре шахтерского городка.

Только люди неосведомленные или заносчивые высокомерно определяли словом «провинциальный» дурной вкус, манерность, гастролерство. Для Степана Александровича понятие театральной провинции было иным, несло в себе много прекрасного, особенно в смысле актерского мастерства. Заимствуя достижения столичного театра, провинциальный сам обогащал его, в первую очередь блестящими мастерами, прошедшими школу театральной периферии. Именно там утвердилось право актера занимать первое место в театре, там спектакль с талантливым актером становился праздником города и его окрестностей.

Не случайно раньше начинающих актеров столичных театров целыми группами отпускали в провинцию «пообыграться». И вообще актеры редко задерживались в одной труппе более двух-трех лет. И как это ни парадоксально, перемена актерского состава была в интересах и зрителей, и самих актеров. При сравнительно небольшом количестве постоянных зрителей только новые исполнители могли поддержать интерес к театру, когда исчерпывался репертуар новых пьес, а менять его бесконечно нецелесообразно, да и просто невозможно. Актерам же частые передвижения лишь помогали совершенствовать талант и мастерство. Бродячая жизнь, неудобная в житейском плане, имела положительную сторону — обогащала наблюдениями, жизненными впечатлениями, помогала формировать взгляды, а главное — не давала возможности довольствоваться достигнутым, ибо в каждом городе приходилось заново приобретать репутацию хорошего актера, работать со всем старанием и полной самоотдачей.

Кроме того, переезды давали возможность сохранять облюбованный репертуар, шлифовать роли.

Зрителям же частая перемена состава трупп позволяла увидеть большинство лучших провинциальных актеров, не выезжая из родного города.

Сейчас, напомнив обо всем этом Светозарову, Степан Александрович сказал:

— Так что ты не очень-то прибедняйся. Не такая уж ты золушка. Много ли ты найдешь даже в столичных театрах таких актеров, как Иван Сергеевич?

Порошин смущенно запротестовал:

— Вы преувеличиваете, Степан Александрович…

А Светозаров опять взорвался:

— Ты что, и на него глаз положил?

— Да ведь ты только что сам его предлагал, — напомнил Заворонский.

— Потому и предлагал, что знаю: он ни за какие коврижки не согласится.

— Не соглашусь, — подтвердил Порошин.

— Неужто из-за коэффициента?

— Нет, конечно. Просто я привык тут. И к городу и к зрителю. Да и зритель ко мне привык. А охоту к перемене мест вполне удовлетворяю на выездах. Мы ведь в городе-то почти не сидим. Да и что я у вас для себя как актер приобрету? Я ведь в столицах-то уже работал. Между прочим, и в вашем театре один сезон лицедействовал. А вот Владимирцеву это будет полезно.

— И ты, Ванька, туда же! — возмутился Светозаров. — Я думал, ты мне будешь помогать, а ты… предатель!

— Тут не знаешь, кого и предавать: то ли тебя, то ли Владимирцева, — усмехнулся Порошин. — Так я уж лучше тебя, ты не такой ломкий. Можно даже сказать — несгибаемый.

— А ну вас! — махнул рукой Аркадий и налил себе еще чашку кофе. Потом горестно воскликнул: — Ну кем я его заменю? Некем же!

— Так уж и некем? — опять усмехнулся Порошин. — А Кузьмин?

— Васька-то?

— А что Васька? Ты же его в кандалы заковал, на первых любовниках заморозил. А между тем он актер многогранный. Покатай его в других амплуа, глядишь, и пойдет не хуже Владимирцева.

— Ты думаешь?

— Верю, — убежденно сказал Порошин.

— А что? Может быть, может быть. Ну ладно, черт с вами! Я ведь понимаю, что не имею права задерживать Владимирцева. Но пусть он решает сам. Я не буду вмешиваться, хотя ты, Степа, без ножа меня режешь, — согласился наконец Аркадий.

Порошин ушел: утром у него репетиция. А Светозаров опять стал жаловаться:

— Меня измучили нагоняями и выговорами за устойчивое невыполнение финансового плана. Ну я ладно, я не очень-то ломкий, Иван Сергеевич это точно подметил. А каково актерам играть в полупустом зале? Это же высшая мера наказания! А тут еще телевидение добралось через систему «Орбита» и до здешних мест. Теперь зрителя у театра отнимает и хоккей, и фигурное катание…

Степан Александрович просмотрел все спектакли с участием Владимирцева и окончательно убедился, что тот подойдет для будущей роли как нельзя лучше. У него не было стереотипа — однажды найденного образа, закрепленной за собой манеры игры, палитра его была довольно многоцветной, в ней угадывались весьма значительные накопления опыта скорее жизненного, чем актерского. И это было гораздо важнее, ибо сама по себе актерская профессия, в сущности, не имеет опыта. Каждую роль даже великим актерам приходится начинать заново.

Владимирцев выступал в разных ролях, и почти все удавались ему с поразительной легкостью. Казалось, он совсем не думает, что ему делать: куда сесть, где остановиться, как взглянуть; он передвигается по сцене естественно, как бы даже невесомо, его ноги и руки делают все настолько привычно, как будто он всю жизнь только тем и занимался, что играл именно эту мизансцену. Степан Александрович знал цену этой привычности, догадывался, сколько за ней стоит домашней работы, и с радостью отмечал про себя, что ко всему прочему Владимирцев еще и трудолюбив.

Но опытный глаз Заворонского отмечал также в игре молодого актера необузданную стихийность. Владимирцеву порой не хватало техники и сценической дисциплины, того, что называется школой, к его несомненному таланту необходимо было добавить мастерства, шлифовки. Иногда он уже в первой картине тратил себя настолько безоглядно, что к концу спектакля едва не выдыхался, а ведь он не всегда будет так молод и силен.

Степан Александрович понимал, что не просто приглашает Владимирцева на роль, а уже сейчас определяет всю его дальнейшую сценическую судьбу. И судьбу эту надо было определить с заглядом в будущее, имея в виду не одну пьесу Половникова, а и все будущие роли, которые соответствовали бы его жизненному опыту и вообще его отношению к жизни, его взглядам, его интеллекту. Ибо интеллект самого артиста представлялся Степану Александровичу чуть не главной составляющей актерского таланта. Артист неизбежно или судья, или адвокат своего героя, и тут все зависит не от прочтения роли, а от его собственных жизненных кредо. Актеру мало понять образ, надо его еще почувствовать, иначе играть он будет только умом, а из этого, как правило, ничего хорошего не получается. А почувствовать может не всякий, это зависит от степени интеллекта.