Виктор Устьянцев - Премьера

— Вот и поищи!

— Дак мне же пора и в парк, — ткнул в табличку на ветровом стекле водитель. И верно, в парк он должен был вернуться два с лишним часа назад. — Разве что исключительно в ваших интересах, — намекнул водитель.

— Давай в наших! — согласился Степан Александрович, тут же пожалев, что не предупредил о своем приезде телеграммой.

Оказалось, что в городке действительно две гостиницы: новая, пятиэтажная, кирпичная, даже с удобствами и с горячей водой по утрам и вечерам, то есть до и после рабочего времени. В рабочее время, когда горнообогатительный комбинат съедал всю энергию, греть воду было нечем. Вторая гостиница не приносила ущерба ни обогатительному комбинату, ни городскому бюджету, ибо горячей водой не пользовалась вообще, а другие ее коммунальные удобства были вынесены прямо в тайгу, примерно остановки за две среднеевропейской протяженности.

Именно во второй и раздобыл водитель место.

Степан Александрович сунул под койку чемодан и пошел обозревать город.

Собственно, это был не один город, а два: старый — с деревянными тротуарами, с крепко рубленными одно- и двухэтажными домами за высоким штакетником палисадников, за которым, впрочем, не угадывалось ни одного деревца, зато вспухали грядки с зеленым луком, морковью и редиской; и новый — с асфальтированными дорогами и тротуарами, пятиэтажный, крупнопанельный, с узенькими балконами, унизанными ящиками с тем же луком и морковной ботвой.

Как раз вдоль границы между старым и новым городом протянулось длинное двухэтажное кирпичное здание под красным флагом. Подойдя к нему, Степан Александрович удостоверился, что левую его половину занимает горсовет, а правую — райком партии. Вход в оба учреждения был один. Напротив него на небольшой площади, поросшей крапивой и репейником, возвышалась еще довоенного образца чудом уцелевшая девушка с веслом.

По левую руку за низкой оградой в три жерди гомонил Колхозный рынок с полукружьем надписи, нависшей как кокошник над двустворчатыми дощатыми воротами. Зеленые створки ворот были сплошь залатаны белыми квадратиками объявлений, зато стоявшую справа круглую афишную тумбу охватисто занимало по всей видимой дуге красное типографское «евизо». Наметанный глаз угадал театральную афишу, и Степан Александрович сообразил, что в местном театре сегодня ставят гоголевского «Ревизора».

Подойдя поближе, он удостоверился, что действо произойдет именно сегодня, а роль Хлестакова будет исполнять именно Владимирцев. Не интересуясь другими исполнителями, он скользнул взглядом по афише вниз и удивился, прочитав: «Главный режиссер театра заслуженный деятель искусств Бурятской АССР А. Б. Светозаров».

С другой стороны в тумбе было прорезано окошечко, за ним виднелось веселое, все в конопушках девичье лицо.

— Билеты есть? — спросил Степан Александрович.

— Сколько угодно. Вам какой ряд?

— Седьмой.

— Сколько?

— Один.

— Пожалуйста, место удобное, как раз в проходе, — девушка протянула билет.

— А вы не знаете, как зовут главного режиссера театра Светозарова?

— Аркадий Борисович.

«Значит, он самый». В пору студийной учебы его звали просто Аркашкой. Кажется, и псевдоним у него уже был. А вот настоящую его фамилию Степан Александрович не помнил. Ему больше всего удавались роли злодеев, но иногда он небезуспешно исполнял и первых любовников. Однако четыре года назад в этом театре, гастролировавшем в Иркутске, был другой главный режиссер, фамилию которого Степан Александрович тоже успел забыть.

Рядом с рынком стояла вполне современная «стекляшка» столовой, и Заворонский зашел в нее позавтракать. С трудом отыскав засаленный листочек меню, он обнаружил, что в перечне блюд невычеркнутыми остались лишь три строчки:

Колбаса п/копч. 50 г. — 27 коп.

Пельмени картовные — 32 коп.

Пирог рыбный (из сига) — 69 коп.

Напротив за столом сидела женщина средних лет в черной плисовой куртке и, аккуратно расправляя замусоленные деньги, подсчитывала выручку, складывая в отдельные стопки рубли, трешки и пятерки.

— Телушка надысь ногу сломала, вот и пришлось заколоть, — пояснила она, пряча деньги за пазуху.

— Почем продавали-то? — поинтересовался Степан Александрович.

— По восемь рублей кило.

— Дороговато.

— Дак ведь, не сломай она ногу-то, до осени сколь еще весу-то нагуляла бы.

Подошла официантка, и Степан Александрович заказал пельмени и пирог. Торговка попросила пять порций колбасы.

— Много, тетенька, больше трех не даем, — сказала официантка.

— А ты две-то вон на гражданина запиши, а я рассчитаюсь. Да еще лимонаду три бутылки добавь.

Когда официантка отошла, торговка пояснила:

— Хоть робятишек побалую городским подарком…

Все пять порций колбасы она ссыпала с тарелок в чистый платок, завязала и сунула в мешок вместе с бутылками.

— Ну, прощевайте, мне еще матерьялишку кой-какого поискать надо.

Вопреки ожиданиям картовные пельмени со сметаной и особенно пирог с сигом оказались чрезвычайно вкусными. Степан Александрович заказал еще порцию пирога и наелся до отвала.

Театр полуостровом вдавался в новую площадь нового города и хорошо вписывался в его архитектуру. Правда, архитектура была незатейливой, но выгодно отличалась от окружающего однообразия пятиэтажных домов. Они были типовыми для Черемушек, которым несть числа.

Зал был довольно вместительный, мест на пятьсот, с не очень хорошей акустикой.

«Надо будет в другой раз послушать Владимирцева из последнего ряда», — решил Степан Александрович, хотя в принципе вовсе не намеревался устраивать молодому актеру никаких экзаменов.

Тем не менее сейчас он был экзаменатором, от мнения, вернее, от впечатления которого зависел и собственный его замысел, а еще точнее — его позиция, но также зависела и судьба молодого актера, которого он и видел-то всего раз в роли Незнамова.

Степан Александрович видел в этой роли немало исполнителей. И не только провинциальные трагики в последнем акте форсировали голос, и руки их дрожали, когда они раздирали рубашку и нервно выдергивали «сувенир, который жжет грудь». Владимирцев сделал это без форсажа и дрожания, наоборот, он расстегивал пуговицы на рубашке медленно, как бы сомневаясь, надо ли показывать медальон, и, положив его на ладонь, сам смотрел на него удивленно, как будто увидел медальон впервые. Это было сделано хорошо, с мыслью и ощущением, именно в этой мизансцене он больше, всего и понравился Заворонскому. «Но мною тогда руководило лишь одно, к тому же первое впечатление, которое нередко бывает обманчивым».

Похоже, что он все-таки не ошибся: Владимирцев из тех, кто сегодня полнее, чем кто-либо из молодых актеров его театра, может донести до зрителя мысль новой пьесы. А ведь даже самые способные молодые актеры труппы главную мысль пьесы Половникова, поняли не до конца, хотя второй вариант ее приняли почти единодушно.