Робин Роу - Птица в клетке

– Что мне делать? – Адам в панике сует куклу мне обратно. Я ввожу нужный код на спине пупса, и тот замолкает. – Целую неделю, – повторяет Адам, неверяще тряся головой. – Боже.

Он идет, я пристраиваюсь рядом – и это будто поспевать за настоящим сгустком энергии, что заполняет весь коридор и рикошетит от стен. Например, попадается нам учитель, замученный или грустный, согнутый, будто несет что-то тяжелое…

А потом он видит Адама.

Моргает, словно его солнце ослепило, а потом расплывается в широченной улыбке. Иногда преподаватели останавливают Адама, говорят, как по нему скучали, что алгебра или география без него уже не то, спрашивают, какое у него расписание на следующий семестр, не выкроит ли он время и на них? Адам справляется о здоровье их близких, называя каждого по имени, а потом с ослепительной улыбкой обещает скоро наведаться к ним в класс.

И вот теперь эта улыбка обращена ко мне.

– Что-нибудь интересное сегодня было? – Этот вопрос он задает каждую нашу встречу.

– Да. Мисс Кросс хочет поставить пьесу.

– «Шекспир весной». Каждый год устраивают, и каждый год получается тихий ужас. Что на этот раз выбрали?

– Не помню, как ее… странная такая.

– Не сильно помогло.

– Там еще все умирают.

– Все равно не легче.

С Адамом легко понять, когда он шутит – шутит он почти все время.

Пупс снова начинает орать, приходится ввести код.

– Мисс Карлайл говорит, старый способ с яйцом был лучше. Не знаешь, о чем это она? – спрашиваю я.

– Знаю. Ребят заставляли носить не куклу, а яйцо. Если не разбил – уже прошел испытание.

– А. – Да, так и правда намного легче. – А что вы ставили?

– На первом курсе?

Я киваю.

– «Макбета». Кошмар был. Ты же знаешь, что все первокурсники обязаны участвовать? Как угодно: декорации мастерить, костюмы…

Я снова киваю.

– На всех ролей не хватило, и учителя просто добавили народа в сцены. Трех ведьм играли восемнадцать девочек. Все бы ничего, но сводные репетиции начались дня за два до выступления, до того все просто зубрили слова. Наши «ведьмы» учились в разных группах и затвердили текст с разным ритмом – ту часть, где заклинание, оно еще звучит почти как песня. Так вот, у девочек была одна-единственная репетиция, и во время выступления они пошли вразнобой, да так, что ни слова не понять. Я бы посмеялся, но Эмеральд играла ведьму номер восемь и до сих пор еще не может оправиться.

– Ужасно.

– А знаешь, что еще хуже?

– Что?

– Когда я учился на первом курсе, они делали два представления. Субботний вечер для родителей и еще одно, в пятницу днем, куда сгоняли всю школу. – Видимо, ужас отразился у меня на лице, потому что Адам кивнул. – Ага. Так что считай, тебе повезло. Только в прошлом году правила изменили.

– Значит, студенты не приходили на субботний вечер?

– Вот уж нет. – Он улыбается. – Если только твой ребенок не выступает на сцене, никто по доброй воле туда не потащится. – Пупс снова начинает завывать. – Тебе и на обед придется его тащить?

– Да.

– А где ты сидишь? Никогда не видел тебя в столовой.

– Я туда не хожу.

– Тогда где ты ешь?

Я не могу ему признаться, поэтому молчу.

– Ах, Джулиан, – вздыхает Адам. – Какой же ты скрытный.

Я немного раньше сбегаю из кабинета доктора Уитлок (она все равно никогда этого не замечает) и направляюсь в столовую. В последнее время мы придумали себе игру, аналог «правды или действия», только правду выбрать нельзя. Тебе дают задание, и ты либо его выполняешь, либо вылетаешь из группы. Если выполнил – сам бросаешь кому-то вызов и так далее. Бесконечная игра.

Она веселая, но есть одно совершенно нечестное правило: парней можно просить раздеться догола, позвонить кому-то в дверь и убежать, а вот девчонкам предлагать снять нижнее белье нельзя.

Элисон попыталась объяснить это соображениями безопасности, но чушь ведь полная. Никто не говорит, будто мы позволили бы извращенцу-насильнику спереть наших девчат, а сами бы стояли и смеялись. Эмеральд же, в своей покровительственной манере, сообщила, мол, женское тело красивее, а значит, более свято. Ну то есть увидеть голого мужика почти то же самое, что шимпанзе в зоопарке.

Сегодня я первым сажусь за стол, и вскоре друзья втискиваются рядом. Я обвожу помещение взглядом, выбирая достойное испытание, и замечаю директора Пирса с его неизменной тростью, словно прямиком из «Властелина колец». Друзья нервно ждут, пока я поочередно смотрю каждому в глаза.

Обожаю, когда приходит моя очередь.

– Ладно… Камила. – Ее зеленые тени похожи на созревший фингал. – Иди и пофлиртуй с мистером Пирсом минимум три минуты.

– Запросто, – слишком уж самодовольно парирует она, под наш смех плывет к директору и соблазнительно берет его под руку. Надо отдать должное старику: Камила изо всех сил взбивает волосы и демонстрирует декольте, но он и бровью не ведет. Внезапно она разворачивается, стуча каблуками, марширует обратно и швыряет на стол клочок бумаги. – Мне назначили наказание за нарушение дресс-кода.

Мы взрываемся хохотом. Она убегает прочь, и мы хохочем еще громче. Несколько минут спустя Камила возвращается и с ледяной улыбкой смеряет меня взглядом.

– Адам.

Вообще-то, надо выбирать следующего человека, а не тут же мстить обидчику. Иначе никто не стал бы играть. Однако Камила явно слишком зла и плевать хотела на правила.

Она достает из сумочки крохотные трусики и швыряет в меня.

– Надевай.

Все ржут как ненормальные, но мне приходится уточнить:

– Ты что, ходила их снимать?

– Нет! Извращенец! Принесла их из шкафчика.

– А зачем ты держишь в шкафчике запасные трусы?

– Надевай уже, – приказывает она, – да так, чтобы все на следующей паре об этом знали.

Я широко улыбаюсь. Если она хочет меня смутить, пусть постарается.

Между обедом и пятой парой я успеваю втиснуться в миниатюрные трусики Камилы, но спотыкаюсь и растягиваюсь прямо посреди оживленного коридора. Чарли и Элисон смеются, решив, что я это нарочно.

Встаю я несколько медленнее, чем обычно, и – ой-ей-ей! Как болит лодыжка! Я не могу сдержать стон. Мне правда очень больно.

Камила закатывает глаза и рассматривает свои длинные ногти.

– Адам, у тебя не получится выкрутиться.

Я отвечаю ей стоном, хромаю к стене и опираюсь на шкафчики. Трусы сдавливают яйца, а лодыжка сломана минимум в десяти местах. По крайней мере, я точно ее потянул.

Элисон прекращает смеяться.

– Кажется, ему надо в медпункт, – с материнскими интонациями в голосе сообщает она Чарли. Я готов ее обнять, но это значит отпустить шкафчики. Затем Элисон обращается уже ко мне: – Ну же, Адам, идем.

– Не могу.

Камила топает ножкой и надувает губы.