Денис Блажиевич - Новогодний роман [СИ]

— Зачем вы здесь? — подала голос Сергуня. — Тут так одиноко.

— Меня слушали и все делали по-другому. Мир обманул меня и я обиделся. — честно ответил Бомбибо.

— Вы эгоист?

Такой бесхитростный и прямой вопрос заставил Бомбибо улыбнуться.

— Так меня еще никто не называл. Нет, милая девушка. Они справляются без меня.

— Но у вас же есть дети?

— Они выросли. Я ничему не могу научить их.

— Откуда вы знаете?

— Я видел. — отрезал Бомбибо. Он поднес ко рту бутылку. Выпил и сложил руки на груди, давая понять, что разговор закончен. Запеканкин аккуратно, но настойчиво потянул Сергуню за собой.

— Бомбибо очень обидчивый. — сказал Петя, когда они покинули чердак. — Но вы не бойтесь. Это он на вид такой страшный, на самом деле он очень… как это… Милосердный.

— А кто он? — спросила Сергуня.

— Не могу точно сказать. Он всегда здесь был. — Запеканкин задумался. — А вы знаете. Я вот сейчас подумал. Вы ему, наверное, понравились.

— Мне кажется совсем наоборот Петя. — не согласилась Сергуня.

— Правда, правда. — горячо доказывал Запеканкин. — Бомбибо ведь очень осторожный. Антон вон сколько раз к нему поднимался и ни разу не встретился. Один пустой гамак видел. Знаете. — Петя улыбнулся. — Он даже сказал, что Бомбибо этот как его… плод моего воображения. Представляете?

— По-моему он очень настояший. — ответила Сергуня.

— Вот и я говорю… Осторожный только.

Кабина лифта подпрыгнула и остановилась. Они вышли на втором этаже.

— Вы готовы, Петя? — спросила Сергуня.

— Боюсь, стихотворения забуду. — признался Запеканкин. — Я их столько выучил, что, кажется, ничего не помню.

— Я буду вам помогать. — пообещала Сергуня.

— Подождите немножко. — взмолился Запеканкин. — Может быть с другой квартиры начнем?

Сергуня мягко коснулась плеча Запеканкина.

— Эта или другая. Не важно, Петя. Давайте начнем.

— Хорошо. — скрепя сердце, согласился Запеканкин.

Их встретила женщина с фужером мартини в руках. Она была завернута в кровавое платье, скрепленное на неестественно поднятой груди отцветаюшей осенней розой с потерявшими крепость лепестками.

— А это вы? — вяло сказала она. — Проходите.

Запеканкин и Сергуня вошли в яркую прихожую с деревянной ручной работы резьбой на стенах. Необычно холодный прием несколько ошеломил их. Женщина отошла в глубь прихожей, предоставив Сергуне и запеканкину возможность полюбоваться собой.

Струящимися шелковыми потоками платье опускалось на меховые тапочки с вышитыми посеребренной нитью лукавыми смайликами. Когда женщина поднимала белоснежную холеную руку, чтобы поправить салонную отутюженную прическу, на ее тонком запястье искрились грани рубинов, вправленных в массивный этрусский браслет. Декоративная и болонистая леди по мышкой любого ходячего кошелька. Запеканкина она не взлюбила с первого мимолетного взгляда. Он посмел появиться в одном с ней обществе в том же цветовом решении одежды!

— Это вас, Гена, крысенок, прислал? — спрашивала она рассеяно, не испытывая ни малейшей потребности в ответах.

— Нет. Это Ягуар Петрович. — невпопад ответила Сергуня. — У нас подарок для Шарло Сидорова.

Запеканкин развязал мешок и достал верхний сверток, перекрещенный лазоревой лентой с бантиком. Стараниями Надежды подарки в мешке были сложены в соответствии с номерами адресов.

— Вот. — Запеканкин протянул сверток после неуместного старорусского поклона. Коробка с подарком стукнулась о пол. — Это вам… Пусть Новый Год и славный год взойдет на ваш порог. — начал Запеканкин читать подходящий стишок из Катехизиса, на ходу припоминая слова.

— Это не может быть. — в прихожей появился белобрысый омутный мальчик в белой рубашке и белых гольфиках.

— Чего не может быть, Шарло, крысенок? — спросила женщина.

— Удоды перелетные птицы и птенцов выхаживают весной и летом. — уверенно, со знанием дела, сказал мальчик.

— Нет. Все точно. Зимородковый удод. — повторил Запеканкин, увидев, что женщина смотрит на него с недоверием. — Так было написано. Я ничего не придумал.

— Где? — спросила женщина.

— В Катехизисе. — честно признался Запеканкин.

— А я прочитал в Википедии. В этом не может быть сомнений. Я сейчас погружен в орнитологию. — мальчик был видимо уязвлен сомнениями в его знаниях.

— Ах, Шарло, крысенок. — женщина приобняла мальчика. — Не спорь, пожалуйста. Не спорь.

— Я не спорю, мама. Я говорю то, что знаю. Этот дядя в мифологическом костюме совершает научную ошибку, приписывая удодам то, чего они и в мыслях не держали. Это явная попытка дискредитировать классификацию. Я не могу с этим мириться.

— Нет, вы видели? — со смешанным чувством обожания и отчаяния женщина повернулась к Сергуне. — А ему всего 9. Шарло, ты не можешь спорить с Библией. Ведь катехизис это что-то библейское?

— Приблизительно. — расплывчато ответила Сергуня. — В той стороне…

— Я так и думала. — обрадовалась женщина в кровавом платье. Наконец-то она смогла в чем-то переубедить сына. — Неужели для тебя это не авторитет, Шарло?

— Ты темна и имеешь право на авторитеты, мама. Я пока тоже… С Библией я знаком факультативно. Но будет время, доберусь и до нее. — пообещал мальчик.

— Шарло, ты… — женщина припала к фужеру со стеариновым мартини. — Крысенок.

— Итак, господа. — мальчик обратился к притихшим Сергуне и Запеканкину. — Насколько я понимаю, вы принесли мне подарок? Премного благодарен. — Шарло отобрал сверток у Запеканкина. — Не смею задерживать.

— Шарло, это не воспитанность.

— В чем дело, мама?

— Отблагодари их чем-нибудь.

— Давать деньги не педагогично. — откликнулся девятилетний мальчик. — Разве что-нибудь прочесть…

— М-м-м. — женщина оторвалась от своего мартини. — Замечательная идея. Только быстрее. Мы можем опоздать на прием. У него склонность к эпическому, гомеровскому стилю. — сказала женщина Сергуне.

— Никогда при мне не повторяй слова Рудницкого, мама. Этого хорейного ретрограда. — Шарло разворачивал сверток.

— Это он об учителе своем так. — с оттенком гордости заметила женщина.

— Именно о нем. Я не признаю ярлыков. Не подумайте ничего плохого, но я универсал. Хм… Отец в своем репертуаре… Балует.

Из бумажной коробки Шарло достал книжку-раскрашку и набор вьетнамских фломастеров с одеколонной заправкой.

— Подрезает мне крылья. Что не продуктивно. А я просил «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского… Что же… Все мы в эпицентре этой вековой борьбы, где нет побежденных и проигравших. Лишь участники меняются местами.

Шарло с раскрашкой и фломастерами на мгновение исчез из прихожей. Вернулся он с кухонным табуретом. Его Шарло поставил посередине прихожей.