Эржебет Галгоци - Вдова села

Судьи покинули зал, охранники тоже ушли.

Односельчане окружили женщину.

Может, и ему надо подойти к ней?

А ноги будто приросли к полу! Он думал: где же ему ночевать сегодня, завтра и потом? Сын понял, что с этой женщиной, которая когда-то была его матерью, он больше не сможет жить под одной крышей.

Мать подошла к нему сама.

— Есть у тебя при себе деньги?

Сын полез в карман, он так и не мог заставить себя посмотреть в глаза матери.

— Конечно, — прошептал он.

— Сколько?

— Пять тысяч форинтов.

— Отдай мне. Нужно расплатиться с адвокатом.

Сын протянул матери толстую пачку денег и взглянул ей в лицо.

— Я и сам мог бы с ним расплатиться.

— Ты поезжай домой пятичасовым поездом. Скотина не кормлена.

Парень не осмелился сказать, что у них в хлеву больше нет никакой скотины: всю, что была, давно забрали в кооператив. Да и кто бы стал за ней присматривать, пока он находился в больнице, а мать… Вот собаку, ту, правда, жаль. Хорошая такая собачонка, пули…

— А я поеду следующим поездом, — сказала женщина.

— Ладно, — прошептал сын.

Мать посмотрела ему в лицо.

— Ты не простыл?

— Почему вы так думаете?

— Хрипишь что-то.

— Э-э, пустяки, — махнул рукой парень. Он почувствовал облегчение уже от того, что им не придется вместе возвращаться домой. Значит, в запасе есть еще какое-то время, и он обдумает, как ему жить дальше… А и правда, как ему жить? Боже праведный, как же ему относиться к этой женщине, ведь он теперь даже не знает, кто она: мать или не мать?

Машинист паровоза слишком поздно заметил бредущую по путям старуху: стоял ноябрь, и вечерами туман рано ложился на землю. А видела ли сама женщина надвигающуюся на нее смерть, этого нам уже и не узнать никогда, друзья мои.

Перевод Т. Воронкиной.

Когда умирает старик, мы говорим: «Знать, пора пришла. Все там будем». Если же смерть уносит молодого, мы испытываем бессильное возмущение и жалость. Жалость по отношению к умершему, к живым — и по отношению к самим себе.

Жофия Буркали овдовела в двадцать шесть лет, можно сказать, в начале супружеской жизни! Всего четыре года назад они с Яношем поженились, обретя временный приют в ветхом бабкином домишке, и надо же было так случиться, что за полгода до несчастного случая они затеяли строительство собственного дома. Дом был уже поставлен, оставалось только оштукатурить его внутри и снаружи, а вдова с двумя малолетками ютилась в клетушке, сохранившейся от старых времен. Дрожь пробирала при мысли, что в клетушке им придется и зимовать, а на какие шиши достраивать дом?.. И вообще — как жить дальше? Два года она сидела дома с детьми, ни заработка, ни сбережений, вся наличность — несколько сотен от последней получки мужа, а еще огромный долг банку за предоставленный кредит.

И так нелепо овдоветь: молодой в катастрофе погиб, а старик отделался переломом ключицы!.. Буркали работал в сельхозкооперативе шофером на грузовой машине. Парень он был работящий, да и на постройку дома деньги требовались немалые. Стояла страда, в субботу под вечер Буркали решил сделать еще одну ездку. В кабине грузовика сидело их двое: шофер тридцати одного года и дядюшка Шанко шестидесяти шести лет. Перед железнодорожным постом № 22 дорога делает двойной поворот, густо разросшиеся кусты и низкие кроны деревьев тоже затрудняют обзор, а лучи заходящего солнца слепят глаза, и тем не менее ясно видно, что шлагбаум не опущен. Буркали с разгону влетает на рельсы, и скорый поезд Будапешт — Сомбатхей врезается в кузов и тащит грузовик еще метров шестьдесят, пока тот не разваливается на части и состав не останавливается. Буркали умер сразу — отрезанные поездом ноги так и не смогли отыскать, а дядюшка Шанко жаловался только на боль в плече. Путевого обходчика, который прозевал поезд — он работал на другом посту, а здесь только замещал своего коллегу во время летнего отпуска, — арестовали. (Суд присудил его к четырем годам.)

Вдову Буркали жалели все. Управление венгерских железных дорог выплатило компенсацию, страховое общество — страховку в связи с несчастным случаем, шофера Буркали хоронили всем селом и на государственный счет как ветерана труда. Сельхозкооператив выплатил вдове десять тысяч форинтов единовременного пособия, а детишек вне очереди определили в ясли, чтобы Жофия могла вернуться на работу в цветоводческое хозяйство. Бригада каменщиков провела в доме штукатурные работы, зацементировала пол на веранде; монтажники оборудовали ванную комнату, установили печь, отрегулировали телевизионную антенну, а слесарная бригада отличилась при отливке кованой ограды; водители — бывшие коллеги погибшего — бесплатно выполнили все перевозки да еще пригнали во двор грузовик песку и сделали песочницу малышам. И хотя катастрофа произошла в середине лета, к концу года семья Буркали получила выплату от кооператива в том же размере, что и другие работники: на грузовиках привозили вдове картошку, кукурузу, вино, топливо.

И село испытывало удовлетворение, даже гордость: вот, мол, как заботится коллектив о попавшей в беду женщине. А потом о ней только так и говорили: «наша вдова», «вдова села».

Прошло несколько месяцев, и Жофия заметила: стоит кому из мужчин зайти в дом, и потом их не выпроводишь. Ретивых посетителей не очень отпугивало присутствие свекрови, которая после смерти сына почитай что переселилась к невестке, а находились такие, кто и не думал стесняться матери Яноша.

Вот и в эти майские сумерки по пути с работы домой первым «заглянул» Дяпаи, бригадир шоферов: не надо ли, мол, Жофике подвезти чего, а то он выделит машину. Раздобревший сорокалетний мужчина, который двадцать лет назад, в студенческую пору, слыл «киноактером», по-прежнему питал пристрастие к светлым пиджакам в крупную клетку и производил впечатление состарившегося комика-танцора. Жофия усадила его на кухне — ослепительно белые шкафы, стол и табуретки, сверкающая медная посуда, пол, выложенный красным кирпичом, — выставила на стол вино в синем кувшине и напустила на непрошеного гостя свекровь.

Еще не старая, шестидесятилетняя свекровь была, что называется, в силе, и Жофии без нее пришлось бы туго. Если на работу надо было выходить раньше обычного, бабушка отводила детей в ясли, под вечер приводила их обратно, после чего, казалось бы, могла отправляться восвояси, но ее больше интересовали заглядывавшие к Жофии мужчины, чем собственный муж, который к вечеру, как правило, уже успевал нализаться. А тут у свекрови была возможность долго и всласть почесать языком, обсусолить все большие и малые события сельской жизни, которые, по ее мнению, касаются и ее лично.

Следующим «заглянул» Амбруш, низенький и широкоплечий шофер; осторожно придерживая длинным синим фартуком, он спустил из кузова двухсотлитровую бочку с керосином на зиму, вкатил ее на место, в дровяной сарай, и, утирая подолом рубахи вспотевшее лицо, с довольным видом направился в кухню. Однако при виде кислой физиономии своего бригадира и оживленно болтающей тетушки Мани улыбка сошла с его лица; он отказался присесть, предложенный ему стаканчик вина испуганно оттолкнул и ретировался во двор. Ему не повезло: Жофия купала детишек в ванной.