Эржебет Галгоци - Вдова села

— Можешь поручиться за него?

— Да, — решительно ответила Жофия.

— Ну, ладно. — Грузный председатель с трудом протиснулся из-за стола и, подойдя к двери, распорядился: — Пришлите ко мне Дяпаи.

Он опять сел за стол, задумчиво вертя в руках рекомендательное письмо.

— Не так все просто. Я мог бы задать вопрос, почему вы обратились ко мне, если вас ничто не привязывает к нашему селу, но я не спрашиваю вас об этом, потому что сам вижу… Люди предпочитают иметь дело с теми, чью родню знали до третьего колена. А если уж приходится работать бок о бок с чужаком, то желательно, чтобы он заявился к вам не прямиком из тюрьмы. — Лицо Агоштона дернулось, но председатель, успокаивая его, махнул рукой: — Погодите, я не собираюсь вас обижать…

— Дядя Деметер, — несмело вмешалась Жофия, — об этом не обязательно знать другим.

— Конечно, это тоже выход из положения, Жофика. Но я-то ведь знаю. И если он устроит тут какую-нибудь заваруху, то спрос будет с меня: с какой стати навязал нам этого…

— Товарищ председатель… — принялся клятвенно заверять мужчина. — Да я сроду больше… никакой заварухи… ни за что на свете…

Ввалился Дяпаи в очередном клетчатом пиджаке. Глаза в красных прожилках, лицо багровое и одутловатое от ночных возлияний. Поздоровавшись за руку с председателем, он удивленно уставился на вдову, скинувшую свой траур, и незнакомого интересного мужчину.

Деметер Реже прикрыл своей огромной пятерней рекомендательное письмо.

— Ты мне все уши прожужжал, будто тебе грузчиков не хватает. Даю тебе работника, вот…

Агоштон встал, вежливо поклонился:

— Агоштон Чер.

Дяпаи переводил недоумевающий взгляд с мужчины на Жофию и обратно. Соображал он с перепоя туго, но когда до него дошло, что эти двое находятся тут не случайно, лиловые прожилки на скулах проступили еще ярче, а взгляд потемнел.

— Когда выйдете на работу? — резко спросил он.

После неторопливой, по-домашнему спокойной речи председателя этот резкий тон полоснул, как удар бича.

Агоштон инстинктивно втянул голову в плечи:

— Со следующей недели.

— Мы начинаем с шести утра, — прохрипел Дяпаи и, клокоча от ярости, выскочил вон. Даже председатель недоумевающе уставился ему вслед.

Должно быть, желая сгладить грубость бригадира, председатель протянул Агоштону руку и вернул ему рекомендательное письмо.

— Ну что ж, молодой человек… научитесь сами уважать себя, тогда и другие вас уважать станут… А формальности уладьте в бухгалтерии.

Агоштон уехал взять расчет с прежней работы и сняться с квартиры. Жофия понимала, что надо как-то объяснить родным, но у нее не хватало духу отправиться к свекрови. Она радовалась двум дням отсрочки, поскольку на субботу-воскресенье в помощи свекрови не было нужды и та оставляла Жофию в покое. Но в понедельник, возвратясь с работы, она застала свекровь в мрачном настроении. Детишки играли в песке, а старуха, сидя подле них, чинила спортивный костюм.

— Целую руки, мама, — поздоровалась Жофия с наигранной легкостью. — Как себя чувствуете?

Свекровь, облаченная в черное платье, пожала плечами. Лично она носит траур и снимать его не собирается.

— Идет тебе эта голубая кофточка, — язвительно заметила она. — Давно ты ее справила?

— Жара в теплицах сорок градусов, мама, — попыталась было оправдаться Жофия. — В черном платье свариться можно.

— Не от черного платья тебя в жар бросает… — проворчала Буркалиха.

Сознание собственной вины придало Жофии дерзости.

— Может, вы что прослышали обо мне, мама? Тогда так прямо и скажите!

Буркалиха опустила на колени рукоделие.

— Якобы ты спуталась с каким-то чужим мужиком!

— А если и спуталась? — спросила Жофия.

Буркалиха сочла за благо не принимать ее слова всерьез.

— И то верно, возвести напраслину на одинокую женщину — дело нехитрое… Стоит с вечера кому в доме припоздниться, или ночью с пьяных глаз кто стукнет у калитки, а народ уж и рад стараться наплести бог весть чего, уж я-то знаю… А ты, дочка, не давай пищи злым языкам. К чему до срока траур снимать?

— Но это правда, мама, — сказала Жофия, зная, что сейчас на нее рухнут небеса.

Буркалиха застыла.

— Правда?

— Правда.

— Уж не тот ли это мужчина, что в четверг вечером тебя дожидался?

— Он самый. А что, разве он вам не по нраву пришелся? Вы ведь тоже с ним разговаривали.

— Разговаривать-то разговаривала, но не знала, что у вас до этого дело дошло… Никак ты и на работу его устроила?

— И на работу устроила.

Буркалиха вскочила на ноги; красный спортивный костюм, ножницы, нитки, вырезанная заплатка — все попадало у нее с колен.

— Как ты можешь? Ведь еще и году не прошло! Что люди скажут?

— Мама! — усмирила ее Жофия. — Я своему мужу смерти не желала. Уж вам-то хорошо известно, что я чуть не помешалась с горя. Но если так случилось, то не оставаться же мне на всю жизнь одной. Этого мне не вынести, да и люди не вправе от меня этого требовать. Я молодая и не хочу погребать себя заживо. Я жить хочу, и на любовь я имею право!

— Гуляй, коли приспичило, но не на глазах у всего села! — грубо оборвала ее Буркалиха. — Не боишься брать грех на душу, так путайся с кем угодно, лишь бы никто не знал! Избавь нас от этакого позора! Что люди скажут: моя невестка — распоследняя шлюха?

— При чем тут позор, мама? — улыбнулась Жофия. — Я не собираюсь делать из этого тайну. Я люблю этого человека, и мы будем жить вместе.

— Вместе?.. Где же это?

— Здесь, — Жофия развела руками.

— Здесь?! — захлебнулась гневом старуха. — Да здесь ничего твоего нет! Здесь все принадлежит моему сыну! А что не его трудами нажито, то всем селом в дом принесено! Решила на все готовенькое чужого мужика привести? Ну уж дудки!

Жофия пришла в себя, услышав отчаянный рев ребятишек: их напугали крики бабушки. Не дай бог еще соседи услышат! Жофия содрогнулась, к глазам у нее подступили слезы. Она подхватила детей и потащила их к дому. Свекровь кричала ей вслед о поруганной памяти сына, упрекала в бесчестье, неверности, в бесстыжем поведении. — Еще, глядишь, и костюмы моего сына чужому достанутся!.. И пальто кожаное!.. И часы наручные!..

— Не кричите, мама, — умоляла ее Жофия. — Войдите в дом или совсем уходите отсюда.

— Это правда, что он из тюрьмы вышел? — завопила в ответ старуха. — Теперь я верю: нечего сказать, ловко присмотрел, кого можно обобрать, где есть чем поживиться.

Жофия в ужасе обернулась с порога:

— Неправда!.. Что вы говорите?.. С чего выдумали такую нелепицу?

Буркалиха решительно двинулась к калитке.

— Я этого не допущу!.. Рано радуешься… Я внуков своих не оставлю… Родного сына моего дети кровные…

Остальных слов ее Жофия не слышала, она захлопнула за собою дверь. Какое-то дурное предчувствие точно сковало ее, даже не было сил утешить перепуганных детей.