Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

— Гот, грейсер Гот, ло мир давенен!

На идише, языке своего детства, обращался он к Богу, которого высмеивал всю свою жизнь:

— Боже, великий Боже, услышь молитву мою!

И чудо свершилось: Мальва открыла глаза, и следом приоткрылись, будто в едва заметной улыбке, ее губы.

Давно забытым возгласом возблагодарил Хенрик Всевышнего:

— Адонай, ху хоелехим!

«20 октября 1917 года.

Он бил меня. Кулаком по лицу. Я должна его бросить, потому что я поклялась: не потреплю никаких унижений — никогда и ни от кого! Я поклялась себе, что ни один мужчина в мире не поднимет на меня руку.

Именно это теперь произошло, и я должна от него уйти.

Должна, но не могу…

Я сама спровоцировала его на этот поступок, заявив ему, что он превратился в безобидного беззубого тигра. Выходит, я сама напросилась.

Когда-то я удержала его, пригрозив наложить на себя руки, если он отправится в Россию. А теперь я, видите ли, разочарована в нем — не герой он, дескать, не Бальтюр, не Богров, расстрелянный на рассвете.

То были девичьи мечты, а жизнь — это нечто совсем другое. Она состоит из компромиссов. Даже если они ведут прямиком в преисподнюю.

Будь я принципиальней, мне следовало бы немедленно собрать мои чемоданы и убираться от него вон…

Но я люблю его.

Он мне дороже всех моих принципов».

Мальва была одной из первых студенток Венского университета и, пожалуй, первой в Австрии фармацевт-практиканткой. Война способствовала тому, что по причине нехватки мужчин женщины были допущены к академическому образованию и связанным с этим работам.

Не думаю, что доктор Корвилл был поклонником женской эмансипации. Отнюдь, но он был дельцом и просчитал: хорошенькая женщина может быть неплохой приманкой для клиентов, что, собственно, очень скоро и подтвердилось. Только за третий год войны доходы Морен-аптеки на Випплингерштрассе возросли впятеро. Конкуренты кипели от зависти. В деловых газетах все чаще стали появляться объявления о том, что та или иная аптека готова принять на работу девушку-фармацевта. Это было почти невозможно: в те времена еще сильны были предубеждения, дескать, в силу недостаточности интеллекта барышне более присуще быть матерью, кухаркой, в лучшем случае — куртизанкой, поскольку, согласно неким исследованиям, женский мозг в среднем на двадцать процентов легче мужского. Высшие школы всячески избегали принимать на учебу студенток, долгое время оставаясь оплотом мужского тщеславия. Отсутствие женщин способствовало тому, что в академических аудиториях царил бравый казарменный дух. Студенты и даже профессора нередко допускали в разговорах сальные двусмысленности и откровенные непристойности на грани похабщины. Характерно, однако, что отпетые женоненавистники на людях демонстрировали образцы исключительной галантности. Какой-нибудь завзятый волокита, записной бабник, находясь в присутствии, демократично расточал изысканные комплименты в адрес женщины, а в узком кругу своих собратьев — в столовой или в туалете — выставлял себя непримиримым антифеминистом. За всей этой примитивной двойной игрой стоял такой же примитивный страх мужчин перед тем, что иная представительница слабого пола на деле может оказаться во всех отношениях способнее своего коллеги в брюках. Подобная неуверенность в себе как раз и определяла двойные стандарты в поведении представителей сильной половины человечества.

Доктор Корвилл принял к себе на практику очаровательную Мальву, руководствуясь исключительно финансовыми соображениями. Однако он, как говорится, постоянно дышал ей в затылок, не упуская возможности отпускать по ее адресу всякого рода двусмысленности.

Однажды после полудня Мальва стояла у рецептурного стола. Она готовила лекарство и не заметила, как шеф приблизился к ней сзади. Внезапно она почувствовала на затылке его горячие дыхание.

— Для кого готовите вы это лекарство, фройляйн Розенбах? — прошептал шеф у самого ее уха.

— Вы хорошо знаете, доктор, что я замужем и ношу фамилию моего мужа, — ответила Мальва, обернувшись.

— Если не ошибаюсь, — продолжал он, пропустив мимо ушей ее замечание, — лекарство это прописано нашему господину придворному советнику?

— Вашему господину придворному советнику, — ответила Мальва, — вашему, а не моему.

— Адонис верналис, как всегда, — не так ли?

— Господин придворный советник имеет проблему не с головой, а несколько ниже, — ответила Мальва с пренебрежительной улыбкой.

— То есть?

— Gortex Franguale, господин доктор, — ответила Мальва, — кора крушины. У него хронический запор.

— Мне показалось, он раздражает вас чем-то?

— Я готовлю прописанное ему лекарство, и это все, что я могу для него сделать.

— А он, между прочим, жалуется, что вы слишком холодны с ним.

— Все, что ему нужно, это хорошее слабительное. Антрахинондериват, например.

— Господин придворный советник желает, чтобы его обслуживали соответственно его общественному положению.

— Тогда и вести себя он должен соответственно его общественному положению, — без тени смущения ответила Мальва, — а у него вульгарная привычка распускать руки.

— Но фройляйн Розенбах, вы ведь не монахиня!

— Называйте меня фрау Камински. И потом, я не желаю, чтобы господин придворный советник лапал меня. Мне это не нравится. — Мальва строго посмотрела в глаза шефа и добавила: — Он годится мне в дедушки.

Доктор Корвилл намек понял. Он мельком взглянул в висящее на стене зеркало и лихо подкрутил кончики усов.

— Вы находите, — прощебетал он голосом завзятого обольстителя, — что я выгляжу на мои годы?

— Ваш возраст, господин доктор, мне абсолютно безразличен, — холодно ответила Мальва, продолжая свою работу.

— Эти ваши слова, — не унимался аптекарь, — можно понимать так, что вы находите меня привлекательным. Это не так?

— Только что здесь был ваш сын, — ответила Мальва, оставив без внимания вопрос шефа, — он просил передать вам, что зайдет к портному.

Уклончивый ответ девушки мог быть понят двояко. Ей не нравится, что придворный советник норовит облапать ее. Это может означать, размышлял аптекарь, что она совсем не против, чтобы кто-то другой проявил себя в той же манере. И еще она сказала, что возраст шефа ей абсолютно безразличен. А это может означать, что его годы — не помеха вовсе. Будь что будет! Доктор Корвилл трактовал слова практикантки так, как ему того хотелось. Он подошел к ней так близко, что ускользнуть от контакта было просто невозможно.

— Я надеюсь, — прошептал он в самое ее ухо, — сегодняшний вечер мы проведем вместе…

Мальва хладнокровно продолжала свою работу и с неизменной осторожностью налила в колбу две жидкости.