Вильям Козлов - Когда боги глухи

Скрипнула в сенях дверь, на крыльце показалась Лида Добычина в темном вязаном жакете. Постояла, держась за балясину перил, вздохнула и спустилась вниз. Присев рядом с Широковым, негромко произнесла:

— Ну что ты все ходишь и ходишь, Ваня? И сидишь тут, как сыч, часами? Вон сколько окурков накидал. Люди-то что обо мне подумают?

— А чего мне хорониться-то от людей? — помолчав, проговорил Иван Степанович. — У меня худого, Лида, и в мыслях нету. А коли хочешь, я и курить по твоему заказу брошу.

— Я замужняя баба, у меня двое ребятишек, а в поселке столько молодых женщин — выбирай любую! Ты же непьющий, работящий, вон и курить готов бросить… Да разве какая откажется?

— Выходи за меня, Лида, — попросил он.

— А Павел, дети? — засмеялась она. — Про них ты подумал? Их что? Побоку?

— Детей я усыновлю, а Павел для тебя отрезанный ломоть.

— Вчера письмо прислал, зовет в областной центр, ему хорошую квартиру посулили, — ответила Лида. — А мне не хочется отсюда уезжать. Без меня самодеятельность развалится, да и должность у меня выборная — секретарь поселкового Совета! Ты ведь тоже голосовал за меня?

— Не любит тебя Павел! — вырвалось у него.

— Я знаю, — вдруг тихо произнесла она. — Не любит… Но ведь любовь не вечна, когда поженились — любил, я это чувствовала, а потом… эта молоденькая учительница с бесстыжими глазами… Только не будет Павлу счастья с ней.

— Ты знала?! — ахнул он.

— Не слепая, — усмехнулась Лида. — И что в нашем поселке можно скрыть?

— И смеялась, шутила, вида не подавала? — продолжал удивляться Широков.

— Я смолоду веселая, Ваня, — сказала она. — Не пристает ко мне горе-печаль! Лучше, думаешь, если бы я его пилила, закатывала сцены на весь поселок, как Маруська Корнилова своему. И чего добилась? Мужик все равно ушел от нес, а она волосы рвала на голове. От горьких дум и слез бабы быстрее стареют, Ваня.

— Как это можно по нескольку раз любить? — раздумчиво произнес Иван Степанович. — Я одну тебя люблю и буду до смерти любить.

— И это я знаю, Ваня, — вздохнула она. — Такая большая любовь ох как редко кому выпадает! Счастливый ты человек.

— Я?! — вытаращил он глаза. — Да как у тебя язык-то повернулся такое ляпнуть, Лида? Был ли в моей жизни хоть один день, чтобы я о тебе не думал? И жив-то лишь тем, что ты счастлива. Если бы Павел мучил тебя или поднял руку, я, наверное, смог бы его убить, право слово!

— Что ты городишь, Ваня! — всплеснула руками она. — Из нас двоих если кто и мучился, так это Паша. Делить свою любовь на двоих думаешь просто? Он разрывался, бедняга, на куски между мной, ею, детьми… Нет, родимый, моему муженьку не позавидуешь!

— Она еще жалеет его! — сплюнул под ноги Широков.

— В присутствии человека не говорят о нем в третьем лице, — улыбнулась женщина.

— Куды мне до пего! — нахмурился Иван Степанович. — Павел — светлая голова, недаром пошел на повышение, а я…

— Простой электрик, — рассмеялась Лида. — Ты уже говорил… Дело не в этом. Я любила Павла, наверное, я сейчас люблю, конечно, не так, как раньше… Зачем тебе женщина, Иван Степанович, которая все еще любит другого?

— Я буду тебя на руках носить, Лидушка! Ноги мыть и воду пить! Молиться!

— Ты кому-нибудь в любви признавался? — с любопытством взглянула на него Лида. Она была удивительно моложавая: розовые щеки, ясные глаза, тоненькая девичья фигура, светлые волосы рассыпались по плечам. Она на голову ниже Степана, а рядом с высоким грузным Павлом выглядела девчонкой.

— Тебе первой, — выдохнул Широков. — Кому я еще мог признаться в любви, коли сохну уж который год по одной тебе?

Лида дотронулась до его густых каштановых волос, чуть отступивших со лба, погладила по чисто выбритой крепкой щеке. У Степана от нахлынувшего счастья замерло сердце. Боясь спугнуть это прекрасное мгновение, он медленно повернулся к ней и, обхватив сильными руками за плечи, принялся жадно целовать.

Женщина не отстранялась, не отталкивала его, ее голубые глаза прижмурились, щеки еще больше зарделись. Ей приятно было его неистовство, такой неуемной страсти к ней не проявлял Павел даже в самые первые дни их близости.

— Лидушка, родная, кровинка моя! — повторял он. — Теперь только смерть нас разлучит! Никому не отдам, никому! Я столько ждал!

— Да что же это мы делаем, господи! — первой опомнилась она, высвобождаясь из его объятий. — Еще светло, люди увидят…

— Пусть, пусть! — громко заговорил Иван. — Ты моя теперь, Лидушка!

— Обо мне-то ты подумал? — осадила она. — У меня дети немалые, небось все уже понимают!

— Наши теперь дети, наши!

— Такую обузу взвалить на себя? — испытующе смотрела на него Лида. — Твоя мать не допустит…

— Что мать? — счастливо улыбался он. — Ты и я — вот кто все решает.

— Боюсь я, Ваня, — зябко передернула она худенькими плечами.

Дрожащими руками он вытащил из пачки папиросу, закурил, его черная бровь изогнулась, губы сложились в трубочку, щеки запали, втягивая дым. Лида сбоку смотрела на него: с Павлом его, конечно, не сравнить, муж — видный, белый лицом, а Иван — сутуловатый, длиннорукий, да и с лица не красавец. Но от него исходит спокойствие. А что молчаливый, так это и хорошо. Вон Павел краснобай, а дома последнее время губ не разожмет, ходит, скрипя половицами, мрачнее тучи. На что у нее легкий характер, а и то порой изнывала от тоски. Присушила его длинноногая востроглазая Инга Ольмина! Как-то случайно в его бумагах обнаружила ее письмо, поплакала тайком, прочтя его, а мужу и вида не подала… Зачем, спрашивается, ей такая жизнь? Павел — честный, совестливый человек, уж она-то знает, а как он переживал, когда учительница уехала! Уехать-то уехала, а и увезла с собой их счастье. Пусто стало в сердце Павла, а пустота порождает пустоту: умерла и Лидина любовь к мужу. Мать говорит, дескать, живите ради детей! Нет, она, Лида, с этим не согласна. Когда в доме нет покоя, детям тоже несладко. Она не помнит своего отца, да и мать не так уж много уделяла ей внимания, это сейчас, в старости, заговорила о материнских чувствах, а в детстве Лида много чего видела… Не очень-то мать считалась с ней, бывало, из дома выставляла, когда мужчина заявлялся… А с такой большой любовью, какая у Ивана Степановича, ей не приходилось встречаться в своей жизни. Постепенно Широков вошел в ее жизнь, она часто думала о нем и внутренне уже готовила себя к тому, что, если и уйдет Павел, у нее останется Иван… Павел далеко, и мысли его не о ней, Лиде… Стоит ли больше мучить этого хорошего, преданного ей человека? О любви она сейчас не думала, ее любовь с Павлом умерла, будет другая или нет, пока не важно. Любви Ивана Широкова на двоих хватит… Он ей не противен. Вон как забылась — на виду у соседей целовалась-обнималась.