Лариса Бортникова - Бабодурское (сборник)

— Вообще-то я по делам гарцевал, пока вы меня не остановили. Но… — тут ослик еще раз пожал плечами и задумался. — Но раз уж мы познакомились, то тогда… Не могли бы вы стать моим укротителем?

— Да легко! — обрадовался я. С самого детства я мечтал стать чьим-нибудь укротителем, а тут — такая возможность. Я возбудился и даже стал чуть подпрыгивать на месте. — Что требуется делать? Я готов! Как очаровательно: все эти костюмы, обтягивающие трико, зарубежные гастроли, афиши, поклонники! На арене знаменитый дрессировщик Семен… Кстати, надо бы придумать громкое имя.

— Главное, помнить следующее. — Ослик укоризненно взглянул на меня и начал ходить туда-сюда по тротуару. Тень, похожая на силуэт единорога, металась вслед за ним неприкаянной тварью. — Следующее… Мы в ответе за тех, кого укротили. Помнить, главное, и ничего не бояться.

На долю секунды мне почудилось, что что-то похожее я уже слышал, но тут ослик неожиданно прыгнул в мою сторону и пребольно лягнул меня в ягодицу.

— Ты что? — заорал я. — С ума сошел? Мы так не договаривались.

— Договаривались! — Ослик уверенно наступил золоченым копытцем мне на ногу. — Сейчас я веду себя как настоящий неукрощенный осел, а ты обязан меня укротить. Для начала возьми вооон ту палку и тресни меня хорошенько по спине.

Обернувшись, я заметил прислоненную к стене магазина лопату. Ярко-желтая ручка походила на рычаг фантастического космолета. На ощупь ручка оказалась прохладной и приятной.

— Вдарь! Не трусь! — Ослик гарцевал по брусчатке, помахивая плюмажем и противно скалясь. Зубы у него были крепкими и ровными.

Я перехватил черенок поудобнее и замахнулся было, но тут в мозгу у меня, точно в кассовом аппарате, затрещало, защелкало, забликовало циферками, и вспомнились общество защиты животных, бабушка — учительница ботаники, книжки про зверушек, а также песенка из пионерского детства про «не дразните собак». Лопата безвольно упала в снег, я безвольно присел рядом.

— Не могу. Не приучен обижать братьев меньших.

— Чушь! — Зубы у ослика оказались еще и острыми. Куртка не выдержала и треснула. На запястье появились синяки, отчетливо повторяющие контур ослиных резцов. — Лупи давай! Или никакой ты не укротитель, а так… Придурок укуренный.

Я не мог. Нет. Не подумайте чего… Но я действительно не мог взять и прям вот так ударить ослика. Уж очень он был милый: весь такой ухоженный, гладкий, и этот серебристый плюмаж, и копытца в краске, и грустные глаза. Такой мультяшный совсем ослик. И даже порванный рукав, и синяки на боку, и обжеванный шарф никак не могли повлиять на мою осликолюбивость.

— Послушай, а это обязательно? Вот Дуров, к примеру… наидобрейший дедушка Дуров… Он обходился без этих садистских штучек. Может, как-нибудь морковкой? А? — Робкая надежда в моем голосе заставила его на секунду оторваться от окончательного растаптывания моей обуви.

— Никак! Это когда было-то? Сейчас метод пряника не работает. Уж поверь мне. Короче, либо ты меня укрощаешь, как положено, либо я ушел.

Честно! Мне действительно хотелось работать в цирке укротителем ослика. Мне даже почудилось, что это все вовсе не глюк, а чудо. Шанс. Шанс, который вдруг вышел мне навстречу, шурша плюмажем. Шанс изменить все на свете, стать наконец-то тем, чем я жаждал быть всю жизнь с самого-самого сопливого детства. Любопытно, что и ослик ждал. Топтался на моем левом ботинке и ждал, что вот-вот и я решусь. Не знаю, зачем ему это все требовалось: может, он был извращенцем, или, пока я занимался своими взрослыми делами, что-то сильно изменилось в мире цирковых осликов. Не знаю.

— Пожалуйста. Как человека тебя прошу. Вдарь по спине! Я незамедлительно укрощусь — вот увидишь. — Ослик жалобно заглядывал мне в лицо.

Я приставил лопату к стене. Желтый черенок на кирпичном фоне походил на копеечный фаллоимитатор.

— Извини. Не выйдет из меня укротителя. Ну, и трико… Знаешь, как-то несолидно в моем возрасте носить трико.

— Ладно. Бывай.

Я смотрел, как ослик, втянув голову с плюмажем в серенькие плечи, уходит все дальше и дальше по заснеженной улице. Снег переваренной крупой падал на серебряную метелочку, притянутую к ослиной голове кожаными ремешками.

Я остался один.

Вот так общаешься с новым человечиком, и он такой милый, добрый, немножко странный, но мы же тоже не самые правильные и нормальные в мире люди.

И он еще такой веселый, и даже чуть более необычный, чем ты сам, и это так здорово.

И так радостно.

Ну. Что есть еще на свете люди Другого Сорта.

И ты всем рассказываешь, как тебе повезло встретить Небычного Человечика и как ты, может быть, всю жизнь его искал.

Все такое…

А потом в один день — рраз. И он такой тебе приносит выпуск «Мурзилки» за 1979 год и говорит очень серьезным тихим голосом, что в Мурзилке зашифровано послание от инопланетян, и он тебе его сейчас расшифрует…

Ну ты смеешься. Славная наивная шутка. И Мурзилка славный.

А он повторяет.

Ты снова смеешься.

А он открывает журнал где-то на середине и начинает нести какую-то уже вовсе не милую чушь. Какой-то слишком бред, чтобы это можно было бы списать на его тончайшее и необычнейшее чувство юмора.

Ты еще с минут пять пытаешься впилить. Поймать волну. Услышать смешное. Еще пять минут ты думаешь, что ты все-таки дурак, потому что не слышишь нюансов и наверняка что-то не понимаешь… Простой слишком. Не тонкий.

Потом еще пять минут просто непонимания и подвиса.

А потом потихоньку, очень осторожно, ты начинаешь допускать то, что, в общем, знал с самого начала, но старательно от себя отпихивал. Потому что это как-то слишком. Как-то слишком просто и слишком страшно, чтобы быть правдой.

А он все расшифровывает и расшифровывает. А ты уже понял, принял и просто тихо киваешь и говоришь: «Да. Да. Да. Да. Да».

И надеешься, что сейчас он «дорасшифровывает», и это все закончится. Он встанет, заберет «Мурзилку», уйдет прочь, а дальше ты как-нибудь уже сам спрячешься, поставишь его на игнор, перестанешь отвечать на звонки…

И пусть он сам, а лучше его родственники, которые, разумеется, все давно уже знают, сами разбираются с его диагнозом.

Диагноз.

Просто диагноз.

Просто, просто, просто психиатрический диагноз.

Очень жаль.

С ума сошла я — читаю гороскопы вторую неделю и верю в них.

Так недалеко и до ясновидящих, и всяких там бабок-дедок.

Понятно, что не прогноз мне нужен, а утешение, одобрение и хотя бы такая, но поддержка.

Здоровый (даже с адского недосыпа) оптимизм позволяет мне тут же забывать неблагоприятные прогнозы, находить прогнозы благоприятные (а гороскопы есть на любой выбор — в этом их и прелесть), в них тут же верить и с этой радостной верой как-то тащиться дальше.