Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

После трехмесячного лечения Разия каждую ночь оставалась с Теодором. Она внесла свет в его мансарду. И он постепенно приходил в себя. Даже после долгого перерыва вернулся к работе над книгой. Вновь окунулся в слова, целыми днями, склонившись над столом, работал. Спокойно исписывал страницу за страницей и складывал их в стопку, которая все росла. Улыбнется Разии и продолжает писать. Она сидела в кресле и следила за каждым его движением. Вставала и подкладывала дрова в печь. Буковые поленья постреливали. Разия смотрела на Теодора точно на призрак. Подходила к нему и целовала. Теодор слышал, как под босыми ногами Разии скрипят половицы. Они ласкали друг друга молча, до боли, словно после какой-то вселенской катастрофы остались одни на всей земле.

В эти дни они вошли в гавань успокоения и нежности.

Теодор подумывал отвезти Разию в Дыры, к матери, и заботиться о ней до самой смерти. Он не сказал ей об этом. Зато впервые рассказал о своей книге. Может, потому, что Разия изменилась после операции: к ней прикоснулась смерть, и она стала спокойнее, счастливее и умнее. Словно во время операции обрела новую, до сих пор ей самой неведомую силу нежности и разум. Она почувствовала любовь к книге Теодора, будто сама ее писала. Молчком двигалась по квартире, прибирала, готовила. Они молча ели, глядя друг на друга с теплотой, которая появляется у влюбленных, которые знают, что расстаются навсегда. Поев, Теодор отдыхал, а Разия собирала и мыла посуду. А случалось, с куском хлеба в зубах неожиданно целовала его, опускаясь на старый ковер. Каждое движение тела Разии теперь обретало новый смысл для Теодора.

В эти же дни Теодор впервые с радостью увидел строение и смысл своей книги. Он торопился завершить ее. Лихорадочно записывал судьбы людей из Дыр. Они являлись из глубины, через воспоминания произносимых слов. А Теодор превратился в живой мост, по которому струились воспоминания этих слов. Он убедился, что слова таят в себе силу излучения, доходящую до нас сквозь время. Так, по одному слову, как археолог по найденной кости воссоздает облик допотопного животного, он мог воссоздать предка, произнесшего это слово. И как появляется скрытая сила и цепная реакция, порождаемая распадом ядра атома при ударе нейтронных частиц, так он вызвал цепные реакции и спонтанные ассоциации, воздействуя на слова. Будто был огнивом, а слова — кремнем, из которого высекают искры воспоминаний. Он и в самом деле далеко продвинулся — рождались история за историей, которые он добывал из отдельных слов.

Мне думается, в те дни и Теодор и Разия стерли грань между красотой и смертью, между днем и ночью. Теодор, как во сне, был то со «Словарем», то с Разией. Просто они торопились жить. Наверное, Теодор тогда действительно хотел завершить свою книгу.

Позднее, где-то в начале ноября, Теодор увидел страх в глазах Разии. Как будто она ожидает небесного суда. (В ее глазах ему виделся тот же страх, что и у отца, и у дяди.) Разия вздрагивала при малейшем шуме. Впервые заговорила о своем муже — она опасалась, что тот может в любой момент вдруг появиться в дверях. Когда как-то утром я зашел их проведать, Разия взвизгнула, подумав, что это ее муж. Теодор успокоил ее с нежной строгостью, и страх ее на время прошел.

Теодор как одержимый использовал каждый миг для работы над книгой. И по мере приближения к концу своего труда становился все грубее в отношениях с Разией, а она все больше тянулась к нему. Потакала ему во всем.

Разия целиком отдавалась Теодору, а Теодор — книге. Ночью он поднимался, глядел на уличные фонари, подходил к столу, чтобы записать какое-нибудь слово, и возвращался в постель, дрожа от холода. Ему нравилось теплое тело Разии, и он прижимался к ней. «Не бойся», — шептала Разия, пробудившись, готовая отдаться ему без остатка. Но Теодор начал жалеть Разию. Постепенно отгораживался от нее. Спрятался в своем «Словаре». А сидя за столом, все чаще писал про себя, не перенося свои мысли на бумагу. Рукопись перестала расти. Целыми днями он безмолвствовал и лишь иногда записывал какое-то слово, а рожденную этим словом историю излагал про себя. Словно жил один на земле и творил лишь для себя, словно его и не интересовало, что история останется незавершенной, незаписанной.

Разия чувствовала отрешенность Теодора и подбадривала его улыбкой. Подходила к нему, гладила по голове. Целовала в темя. И Теодор шел навстречу. Обнимал ее, но как-то целомудренно и горько. Потом улыбался, только не Разии и не себе, а чему-то приятному в своей душе. По изможденному лицу его текли слезы, а Разия подбирала их губами, прижимала к себе его голову, клала себе на колени. «Я сойду с ума», — говорил он. Перепуганная Разия тащила его на кровать. Теодор ложился рядом, уставившись в квадратную балку на потолке. По-видимому, демон гармонии все сильнее набрасывался на него, одолевал и отгонял от него насилие этого мира. Лицо его искажалось. А широко открытые глаза смотрели неестественно. Разия напугалась и позвала меня, чтобы я сразу пришел. Но назавтра ему стало лучше. Он просидел за столом целый день. Хотя не записал ни единого слова. Вечером принес дров из подвала. Не мог спать. Совсем поздно потихоньку забрался в постель и обнял Разию.

В эту ночь в объятиях Теодора Разия умерла. Он прижал ее к себе, уже остывающую, и так держал до утра. Он спал с мертвой Разией в объятиях. Спал крепко. Проснулся от холода. Свет с трудом пробивался в то хмурое утро. Он отодвинулся от мертвой Разии, не глядя на нее и дрожа от холода. Вошел в ванную комнату. Теплая вода согрела. Он оделся, сел на пол возле кровати и позавтракал. Затем взял сумку и стал лихорадочно совать в нее рукопись и все бумаги со стола. Несколько страниц упало на пол. Он их не поднял. С сумкой под мышкой набрал мой номер телефона. Сообщил, что Разия умерла. Попросил передать ее мужу. Голос был вежливый и холодный. «Дверь оставляю открытой, я уезжаю», — были его последние слова.

(Это случилось в середине ноября 1977 года.)

Я сразу же пришел в мансарду. Дверь была незаперта. На кровати лежала Разия, нагая, с полураскрытым ртом. Я накрыл ее простыней. Письменный стол Теодора был пуст. Я собрал с пола оставшиеся страницы. Позвонил мужу Разии. Когда он приехал, пригласил милицию. На теле Разии не было обнаружено никаких телесных повреждений, и в медицинском заключении после вскрытия было сказано, что смерть наступила в результате сердечного приступа. Один из инспекторов выразил недоумение по поводу внезапного исчезновения Теодора, но на допрос никого не вызвали.

Я испугался за Теодора, искал его по клиникам. Но его нигде не было, он словно сквозь землю провалился.

Не было его и на похоронах Разии.