Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

— За меня. Туна, можешь не беспокоиться. Я ведь постоянно с людьми, деловые встречи. Деловые обеды, ужины, банкеты, коктейли… Массовое обжорство и пьянство. Но для меня — никаких проблем. Сказано — нет, значит, нет!

— Сильный характер! — Туна причмокивает. — А ты где сейчас вкалываешь?

— В одной рекламной фирме. Уже давно. Даже слишком…

— А стихи? Больше не пишешь?

Хотя и ожидал от Туны Барича прямых, без всяких там выкрутасов и церемоний вопросов, Новак почувствовал, как на виске запульсировала жилка.

— Да ладно тебе! — Он принужденно смеется. — Кто сегодня пишет стихи! И у кого есть время их читать…

— Знаешь, Длинный, одно твое стихотворение я помню. Часто читал его в компаниях. Знаешь, оно, похоже, на самом деле хорошее. Сразу всем нравится. Народ спрашивает: чье, кто написал? А я, понятно, хвалюсь, что знаком с автором…

— Туна, старый обманщик!

— Не вру, Длинный! Серьезно, мне это стихотворение нравится. Правда, оно настоящее!

— С каких это пор тебя, Туна, интересует поэзия? — Новак чувствует себя неловко. Не станет же он сейчас с Туной обсуждать свои стишки, написанные когда-то, в так называемом переходном возрасте. — В сущности, это и не поэзия. Так, юношеские опыты. Оставь! Я, Туна, уже давно все это забросил.

— А я нет! «Рассвет» знаю от слова до слова. Прочитать?

Новак принимает решение: если Туна здесь, в «Градской кафане», на площади, средь бела дня, даже утра, абсолютно трезвый начнет читать его юношеские стихи, он встанет и, не говоря ни слова, уйдет.

И действительно, к великому его изумлению, Туна Барич, силач, каскадер, гривастый лев из времен детства, произносит:

— «Уже светало…»

К счастью, некто, очевидно с более взыскательным вкусом, прерывает Туну; голос, разумеется, женский, с хрипотцой:

— Туна, душенька!

— Нина, любовь моя! — Туна мгновенно забывает о роли чтеца и по своей доброй старой привычке переключается на новую ситуацию. Молодчага этот Туна! Ни капельки не изменился. За одну минуту две такие разные роли, и обе с полной отдачей, особенно что касается последней; и еще Новак отмечает, как при каждом движении чересчур узкие джинсы на нем едва не лопаются по швам…

Следует сцена, от которой Новак невольно отводит взгляд и осматривает террасу ресторана, проверяя, не видит ли его в обществе Туны кто-нибудь из знакомых. Туна Барич и толстозадая дуреха застывают в самой что ни на есть киношной позе, и длится она, пожалуй, дольше, чем в кино. Хэмфри Богарт — в зените славы! Только вот, когда они прежде, во времена Хэмфри, мечтали о таких сценах и подражали киношным поцелуям, они были помоложе, чем нынешняя Тунина приятельница. Неужели Туна, старый буйвол, не испытывает неловкости, вот так открыто, у всех на глазах?..

Поймав его взгляд, Туна понимает, что ему неприятно.

— Ничего страшного, Длинный! Девочка будет жить! Я сделал ей искусственное дыхание, иначе бы она грохнулась, не вынеся всепоглощающего ко мне чувства! — Туна продолжает играть роль. — Правда, киска?

— Спасибо, милый! Теперь я опять здорова. — Хохоча, девушка поворачивается к Новаку: — И готова к новым победам… Я — Нина, если не возражаете.

— Прекрасно. — Новак сдержанно пожимает ей руку. — Миро Новак.

— Ну вот, — у Туны чудное настроение, — с формальностями покончено и без моей помощи.

— Твой приятель, — Нина подмигивает Туне, — заслуживает большего, чем формальное знакомство! А, Туна? Не так ли?

— Значит, подсядешь к нам?

— С удовольствием… если вы посидите здесь еще. Я, собственно говоря, спешу на деловое свидание. Это ненадолго. Чао, ребятки! Я вернусь.

— Чао! — Туна шлепает ее пониже спины. — Правда вернешься?

— Ага! — Нина еще раз улыбается Новаку и уходит. Но тут же возвращается и с сокрушенным видом наклоняется к Туне.

— Туна, ты слышал про Мишо Милобрка?

— Бог мой, слышал! Какое несчастье!

— Ужасно! Когда мне сказали, я просто в себя не могла прийти. Ревела белугой… Ну, чао, детки, бегу!

— Чао, девочка! — Туна провожает ее взглядом. — Поторопись. Мы тебя ждем.

Когда она, пробравшись между столиками, сопровождаемая взглядами присутствующих мужчин, исчезла, Туна покровительственно хлопнул Новака по плечу.

— Ничего кошечка, а? Была статисткой в фильме совместного производства, где я дублировал Франко Неро. Зато у Нины, клянусь, был на главной роли. Она переехала в мою палатку. Если интересуешься, Длинный… Ноу проблем! Для старого френда…

— Туна, ты упомянул Мишо Милобрка? — перебивает его Новак.

— А ты не знаешь? Он попал в аварию. Там, в Новом Загребе, недалеко от мотеля. Скончался прямо на носилках.

— Когда это случилось?

— Сегодня. Утром. Где-то около восьми. Он возвращался с аэродрома. Врезался в бетонный столб. На ровном месте. Думают, был под газом. А говорят, будто разрыв сердца…

— Черт возьми! — Новак поражен. — Странные вещи со мной сегодня происходят. Еще начну верить в чудеса…

Словно он его сглазил! Неужели все это случилось именно в тот момент, когда они с Евой препирались из-за него? Ева тогда завела с ним речь о Милобрке, и он, хотя и не был лично знаком с артистом, в ту минуту преисполнился чувством ненависти. У него еще звучат в ушах собственные слова: «Этот известный бабник с телевидения!» И слышит Еву: «Ты ему завидуешь, признайся!»

— Чудеса? — удивляется Туна. — О каких чудесах ты говоришь, Длинный? Боюсь, что Мишо Милобрку теперь никакое чудо не поможет. Он уже наверняка в спирте маринуется, им занимается судебная медицина…

На лице Новака появляется мрачная гримаса. И сразу же пропадает:

— Что ты сказал? Судебная медицина?

Туну он больше не слышит. В ушах у него звенит голос Тани Голац: «Нет ли у вас знакомых в судебной медицине?»

Вопрос повторяется, словно на старой заигранной пластинке: «Нет ли у вас знакомых…»

— Есть! — произносит Новак.

— Ты о чем? — Туна Барич бросает на него удивленный взгляд.

— Иво Козлек? Доктор? — Новак в изумлении разевает рот. — Он — в судебной медицине?

— Давно, — отвечает Туна и язвительно добавляет: — Откуда тебе знать, если ты словно в воду канул! До старой компании тебе как до прошлогоднего снега, а?

— Ладно, брось, Туна, не будь ребенком! Какая компания? Что было, то прошло. А…

— Это правда, нас немного осталось, но мы все тут. Живы. И еще вполне в форме. Доктор, Руди, Фери, я… Собираемся на Поповом лугу… Играем на пиво. А то и так. Не то, конечно, что раньше, когда мы были вместе. «Голорукие» с Загребской ветки!

— «Голорукие»! — так называлась их некогда славная компания. Новак, хотя и принадлежал к ней, произнес это слово не без иронии. — «Голорукие»! А теперь у нас, смотри-ка, и головы голые! — Новак указательным пальцем тычет в собственное темя.