Душан Калич - Современная югославская повесть. 70-е годы

— Пойду умоюсь!

Полотенце и мыло — всего лишь предлог, чтоб вернуться в комнату. Сашо уверен: брат уже остыл и теперь хочет показать, что предал забвению недавнюю стычку. Сашо любит брата таким — с его добрым щедрым сердцем, не помнящим обид.

— Доне, забудем! — сказал Сашо, решив первым пойти на мировую.

Доне остановился посреди комнаты и посмотрел ему в глаза.

— О чем ты?

Сашо подошел к нему и легонько стукнул кулаком в грудь. Брат на три года старше его, но ростом пониже.

— Забудем наш разговор. Ладно?

Доне улыбнулся. Сашо знает, что теперь с его души камень свалился.

— Хорошо, — согласился Доне.

— Глупо нам с тобой спорить об этом.

— Да нет, не глупо, — возразил Доне, — особенно если один прав.

— Ты за свое? — вспылил Сашо.

Доне утвердительно кивнул. Они стояли посреди комнаты, готовые ринуться в бой.

Наконец Сашо не выдержал:

— Думаешь, война, а на войне чего не бывает, даже может случиться и самое худшее. Если меня убьют, ты будешь считать себя виновным.

Доне опять кивнул.

— И чтоб освободиться от чувства ответственности, хочешь вернуть меня назад?

— Не поэтому. Есть другие причины.

Доне умолк.

— Говори, раз начал.

— Тогда слушай, — неуверенно заговорил Доне. — Мы полагали, что отряд будет хорошо вооружен. Ты же знаешь, что нам не удалось захватить военный склад. Теперь трое из нас, можно сказать, туристы, револьвера и того нет. Максимальная вероятность погибнуть, это во-первых.

— Значит, опять твое чувство ответственности.

Доне резко взмахнул рукой, и полотенце колыхнулось, точно флаг.

— Глупости. Не о том речь. Просто ты мне слишком дорог.

Довод вполне убедительный. Ничего не возразишь.

— Думаешь, не мудрено погибнуть? — спросил, помолчав, Сашо.

— Да. Мы плохо вооружены, идем наугад, не знаем людей. Поди разберись, кто друг, а кто враг. Пока не присоединимся к бригаде, мы ежечасно, ежеминутно рискуем жизнью.

Разговор шел трудно.

— Ты испугался? — спросил вдруг Сашо.

— А ты как думаешь?

Сашо вскинул голову.

— Нет, но хочу быть уверенным.

— Нет, не испугался, — сказал Доне, не глядя на него. — Я не из пугливых. Пора бы тебе знать хоть это.

— Ну, а во-вторых? — спросил Сашо, полагая, что речь пойдет об Ольге, и заранее готовя ответ.

— Второе — это родители, — неожиданно ответил Доне.

— Как?

Доне кивнул.

— Не знаю, поймешь ли ты меня. Ты считаешь, мы вправе причинять им такое горе?

— Какое? — удивился Сашо.

— Чтоб они потеряли обоих сыновей и остались совсем одни?

Сашо понимающе кивнул.

— Ты, конечно, прав, но мне неясно, почему именно я должен был остаться в Тетове или, еще того хуже, вернуться с полпути, покинуть отряд?

— Как почему? Ты моложе. Да и твой долг по отношению к организации не столь велик. Тебя постановления местного комитета пока не касаются. А я обязан безоговорочно выполнять их.

— Но я член СКОЮ, — запротестовал было Сашо.

— Верно, — согласился Доне, — и все-таки мой долг куда выше.

— Пусть так, и тем не менее у тебя есть серьезная причина остаться в Тетове.

— Какая же?

— Ольга.

— Это не препятствие к вступлению в партизанский отряд.

— Препятствие, — упорствует Сашо. — Она твоя жена.

— Ну и что?

— Ты должен быть с ней. Года еще нет, как вы поженились.

— Глупости!

— Не такие уж глупости!

У самой двери Доне обернулся.

— Тысячи бойцов оставили дома жен и детей и вовсе не собираются возвращаться. Вот хоть Аризан.

— Ты все ищешь веское обоснование, чтоб вернуть меня домой, — спокойно, но твердо сказал Сашо. — Поищи-ка его лучше для себя.

Доне покачал головой.

— Ничегошеньки ты не понял.

Доне хотел выйти, однако Сашо схватил его за руку.

— Постой. Я больше не стану спорить, только объясни, почему именно я должен вернуться в Тетово?

Доне снова повернулся к нему:

— Хорошо, слушай. Говорю тебе в первый и последний раз: я не хочу потерять тебя. Ты молод и должен жить.

— Но Боби еще моложе. Ему только исполнилось шестнадцать, а я уже получил аттестат зрелости.

— Ты, Боби, Добре и Живко — все вы должны жить. На заседании местного комитета я решительно возражал против принятия вас в отряд.

— Ты возражал?!

Сашо не верил своим ушам.

— Я считал это своим долгом.

— Как ты мог?!

— Что думал, то и говорил.

— Если уж на то пошло, сам-то ты всего на три года старше.

— Вполне достаточно, чтоб быть капельку умнее.

Поведение брата на заседании местного комитета показалось Сашо возмутительным, но он смолчал, чтобы не осложнять разговора. Да и к чему, раз Доне не настаивает на его возвращении, как полчаса назад.

— Чтобы быть значительно умнее, — уточнил Доне и вышел.

Да, Доне прав. Тема исчерпана до конца. Хорошо хоть, они снова не расшумелись. Чистое безумие — вернуться сейчас. Просто смешно!

Сашо повторил про себя: «Безумие!» — и швырнул в окно яркий огонек — все, что осталось от сигареты. Стало быть, верно, будто на последнем заседании местного комитета в Тетове вышла ссора. Ссора или недоразумение, дело не в названии. Краем уха он слышал о предложении Душко Ункоского, но что Доне поддержал его — ни сном ни духом не ведал. А раз Живко, Добре, Боби и сам он остались в отряде, значит, предложение брата отвергнуто. Как бы узнать подробности? Теперь ему понятно, почему Доне нервничал перед уходом из дому.

Пора. Он устал, ноги гудят от долгой ходьбы, но идти надо. Он связной, он должен знать, кто где остановился на ночлег. К тому же ему не терпится увидеть Душана Ункоского. Тот, конечно, скуповат на слова, но попытаться стоит. Они соседи, даже дальняя родня, как знать, может, удастся вытянуть из него главное.

Хозяин дома Стаде Лазеский сказал, что на днях поедет в Тетово, и Душан решил написать своим коротенькое письмецо, чтобы не волновались. Карандаш и бумага под рукой, да и никаких серьезных дел до вечера, разве что почистить винтовку, если это считается серьезным делом.

Невысокий, подвижной Душан расстегнул спортивную сумку — рюкзака у него, к сожалению, не нашлось — и вынул из внутреннего кармашка карандаш и блокнот, куда он записывал отдельные мысли, мудрые изречения из произведений Маркса, Ленина, Чернышевского, Пушкина, Гоголя, Горького, Синклера. Стоя на коленях, он пробежал глазами кое-какие выдержки.

Душан хотел учиться, но отец решительно воспротивился. Тогда он возненавидел отца, а теперь понял, что старик был прав: восемь ртов в доме, а работник один. Не хватало даже на хлеб — на портняжном деле много не заработаешь. Одиннадцатилетнего Душко отдали в ученики к сапожнику Доксе Анескому. Целых двенадцать лет небезуспешно постигал он искусство шить туфли и сапоги, еще чуть — и вышел бы в мастера, но любовь к книге никогда не покидала его. Он собрал библиотечку, гоняясь за книгами по всему городу. Об этой его страсти звали все, и потому никто не удивился, что в числе молодых энтузиастов, ходатайствовавших в тридцать восьмом году перед городской управой об открытии в городе читалища [88] Клуб (макед.) . , был Душан. Четверо из них состояли в СКОЮ. Собственно, идея о читалище родилась на одном из собраний ячейки, и подал ее подмастерье сапожника Душан Ункоский.