Андрус Кивиряхк - Ноябрь, или Гуменщик

Оскар-амбарщик первым выскочил из дому, увидел пожар, схватил у колодца ведро и бросился поливать домовика водой. Но огонь уже разгорелся, и несколько ведер воды не могли его загасить, пламя начало лизать хозяйственные постройки. Изба, правда, была еще в безопасности, но надолго ли.

— Помогите! Горим! — кричали жена амбарщика и его дети, сам Оскар лихорадочно поливал домовика водой, брови и ресницы у него обгорели.

Тут подоспели и первые помощники. Отть Яичко перемахнул через забор и заорал:

— Чего ты с этим ведром носишься, Оскар? Тащи решето! Надо отвести огонь от построек, иначе красный петух и на избу вскочит!

— Малл, тащи решето! — завопил амбарщик, жена его бросилась в избу и выскочила с решетом. Амбарщик схватил его и тупо уставился на него.

— Я забыл, как это делается! Помогите кто-нибудь!

— Давай сюда! — велел подоспевший гуменщик. — Как можно такие вещи забывать!

Он взял решето, плюнул в него и, высоко подняв, стал расхаживать перед полыхающим домовиком взад-вперед, что-то бормоча. И ветер повернул в указанном направлении, и в то же время языки пламени отступили от избы и хозяйственных построек. Амбарщик вытер перепачканное копотью лицо.

— Нет, подумать только! Этот гад чуть было все мое хозяйство в пепел не обратил! Чертово отродье!

— А что это, собственно, такое у тебя тут в воротах? — спросил Отть Яичко, с удивлением разглядывая догоравшего домовика, который был выше избы. — Что это ты здесь соорудил? Башня какая-то. Церковь надумал строить, что ли?

— Эх, да так... — махнул рукой амбарщик. — Просто... Штуковина одна. Ерунда!

— Это случаем не домовик? — спросил гуменщик. — Исполинский домовик, порождение невиданной алчности.

Он вернул решето амбарщику.

— Вообще-то это и вправду домовик, — признался Оскар. — Хотелось посмотреть, какого большого домовика можно сделать. Просто так, для смеху.

— Вот для смеху было б полезно, чтобы ты погорел дотла, — отозвался гуменщик. — Бог ты мой, не домовик, а целая гора! Да он у тебя тут в воротах еще полдня гореть будет.

— Если дровишек подбросить, авось до Иванова дня удастся огонь поддержать, — добавил Отть Яичко.

Амбарщик промолчал, только сплюнул в сердцах на догорающее чудище да пнул обуглившийся воротный столб.

Гуменщик отправился домой, путь его лежал мимо хозяйства кубьяса. Увидев во дворе Ханса, он помахал приятелю рукой, тот помахал ему в ответ и поманил подойти поближе. Гуменщик вошел в ворота и только тут заметил стоявшего перед домом снеговика.

— И что это ты, Ханс, учудил? — удивился гуменщик. — Прямо как дитя малое — снеговиков лепишь. Как дела с домовиком?

— Это и есть мой домовик, — ответил кубьяс. — Ты, Сандер, не представляешь, чего он только не знает! Про что только не рассказывает! И про королей, и про принцесс, и про рыцарей! Я прямо отойти не могу, только бы и слушал!

— А кто такие эти рыцари? — спросил гуменщик.

— Благородные сеньоры, — сказал снеговик. — Они скачут верхом на конях, сражаются на шпагах, не знают страха и при этом страстно любят даму своего сердца и хранят ей вечную верность.

— А дама сердца — это кто? — заинтересовался гуменщик.

— Дамами у них зовут красавиц, — стал объяснять кубьяс, который уже поднаторел кое в чем.

— Где это — у них?

— Там, откуда я пришел, — ответил снеговик. — Где я только не бывал и чего я только не повидал. Многие страны и народы, где я в свое время протекал рекой, уже исчезли с лица земли, и я их забыл, потому что каждый день дарит все новые и новые впечатления. Еще какой-то месяц назад я плескался в каналах Венеции, и гондола надо мной несла двух молодых людей — юношу и девушку, и юноша, сняв с пальца кольцо, подарил его девушке со словами: “Это тебе, ведь ты так прекрасна. Наши пути теперь разойдутся, и мы больше никогда не увидим друг друга. Пусть этот перстень останется у тебя в память обо мне!”

— Ну и дела! — удивился гуменщик. — Как-то не очень верится. Раз они вздумали разойтись, зачем же он подарил девке кольцо? Дурной он, что ли?

— Нет, — возразил снеговик. — Ты слушай дальше! Девушка взяла кольцо, поглядела на него, бросила в воду и воскликнула: “Если ты не станешь моим, то не надобно мне и твоего кольца!” И они упали друг другу в объятия и плакали, и целовались, а я тек себе дальше, пока не потерял их из виду.

Какое-то время царила тишина, затем гуменщик спросил:

— А канал этот глубокий был? Как знать, вдруг можно было кольцо достать? Девчонка, видать, совсем бестолковая. Если б отец ее слышал, вздул бы ее как следует!

— Невероятные истории, верно, Сандер? — сказал Ханс. — Прямо как в сказке!

— Таких сказок не бывает, чтоб люди нажитым добром швырялись, — сказал гуменщик. — Сказки рассказывают про то, как лиса волка обманула или как она у старухи молоко украла. Сказка должна быть поучительной, для того сказки детям и рассказывают. А ты расскажи какому-нибудь дитенку эту историю — глядишь, тоже начнет окорока в речку кидать! Убытку не оберешься!

— Ах, Сандер, — вздохнул кубьяс. — Ты, конечно, прав, но мне эти истории нравятся. В них есть какая-то сила. Когда снеговик долго рассказывает их мне, у меня прямо мурашки по телу бегают, и во мне просыпается жуткая тоска, хочется собственными глазами увидеть все то, о чем рассказал снеговик, и быть там, где бросаются кольцами...

— Кто б этого не хотел!

— Нет, Сандер, не из-за того! Мне хочется... эх, я не умею объяснить, чего мне хочется!

— Мурашки у тебя оттого, что торчишь во дворе на морозе! — сказал

гуменщик. — Иди-ка лучше в дом да наверни добрую миску горячих щей или вели домовику принести круг колбасы. Не сходи с ума, сохраняй спокойствие! Вон амбарщик уже совсем ополоумел, сварганил себе такого большого домовика, что тот в ворота не пролез и чуть было все хозяйство ему не спалил. А все оттого, что человек меры не знает. И ты туда же. Наслушался всякой чепухи про заморские чудачества и места себе не находишь. Какое тебе дело до этих девок да каналов? Иди-ка лучше выспись как следует, квасу напейся, отпердись от души, как свободный холостой парень.

— Нет, Сандер! — возразил Ханс. — Ты не понимаешь. Мне все равно не уснуть. Я влюблен.

— Ты и говоришь уже, как твой снеговик, — покачал головой гуменщик. — Влюблен — ну и словечко! Да говори как есть — хочу, мол, жениться! Делов-то. Поди посватайся и поведи девку к алтарю! Давненько я на свадьбе не гулял, хорошо бы опять холодца всласть поесть!

— Но она... это барышня из поместья, — печально произнес кубьяс.

— Час от часу не легче! — вскричал гуменщик. — Ничего хуже мне слышать не приходилось! Выбрось ее из головы!

— Не могу, — вздохнул кубьяс. — Никак невозможно. Я ночами стоял под ее окнами, и домовика я сделал, собственно, для того, чтобы он принес барышню ко мне домой, чтобы ничто не мешало мне до утра любоваться ею. Но домовики не могут носить людей.