Моника Хессе - Девушка в голубом пальто

– Поверить не могу, что ты забыл пирог. Какой же обед без пирога!

И еще одно не изменилось: голос Элсбет, веселый и насмешливый. Он наносит мне удар под ложечку. Всхлипнув, я прижимаю к губам форму Рольфа.

– Какая жизнь без пирога и без моей жены? – поддразнивает он.

– Значит, мы с пирогом – самое сладкое в жизни? – смеется она.

– Вспомни, не нужно ли тебе еще чего-нибудь, пока мы здесь? – спрашивает Рольф.

– Могу заодно захватить с собой свитер. Дом бабушки – настоящий холодильник.

Они так естественно общаются друг с другом! Этого я не ожидала. Болтают так, будто нет войны. Сплошные шутки и поцелуи. Я слышу шаги на лестнице. Четвертая ступенька скрипит. Дверь ее комнаты как раз перед кладовкой для белья. Я слышу, как она открывает шкаф и перебирает плечики с одеждой, что-то мурлыча себе под нос. Элсбет никогда не умела петь.

– Ты не видел желтый свитер? – кричит она.

– Разве ты не положила его в корзину для грязного белья?

Я замираю от страха, видя, как приближаются лодыжки Элсбет. Ближе, ближе… Запах пудры щекочет мне нос. Она берется за ручку кладовки. Что делать, если она меня обнаружит? Я мысленно прокручиваю сценарии, которые срабатывают с нацистами. Но сейчас они не годятся. Я могла бы ударить ее. Могла бы обнять, как будто и не прошло этих двух лет. Но они прошли, и сейчас я не только ненавижу и люблю Элсбет. Сейчас мне нужно ее бояться.

– Элсбет, он здесь, – кричит Рольф. – Твой свитер был на стуле.

Она удаляется, стуча каблучками по паркету. Сердце колотится в груди как молот, от волнения, гнева и горя. И она снова уходит. Моя бывшая лучшая подруга.

Когда я возвращаюсь домой в тот вечер, мама и папа уже в постели. Еще слишком рано, и они, конечно, не спят. Но они не выходят из спальни. Годами я просила их именно об этом: ложиться спать и не ждать меня. Но сейчас я представляю, как они, в ночных рубашках, прислушиваются – и мне становится неуютно. Что-то изменилось между нами во время последней ссоры, когда я ушла с Виллемом. Я по-прежнему их дочь, но больше не ребенок.

На моем ночном столике – письмо, прислоненное к книге. Я не узнаю почерк на конверте. Когда я его вскрываю, выпадает маленькая записка, сложенная звездочкой. Наверное, это принес Христоффел, когда меня не было. Значит, его отец уже вернулся из Гааги. Это ответ от Амалии. Как он был мне нужен пару дней назад! Но теперь он не имеет никакого значения.

Я читаю, развернув хрустящую бумагу.

Дорогая Ханнеке! Я не знаю, где она. Как бы мне хотелось это знать! Я скучаю по моей подруге.

Я воображаю радостное воссоединение Мириам с подругой. Они делятся журналами, а также мыслями и чувствами, накопившимися за неделю. У нас с Элсбет никогда не будет такого воссоединения.

Когда я засыпаю, мне снова снится давний кошмар. Кошмар, который постоянно преследует меня после смерти Баса. Бас приходит ко мне в военной форме, с письмом, которое я разорвала. В этом сне он складывает клочки бумаги и сердится, что я не прочла письмо. «Это значит, что ты меня забыла», – говорит он. «Нет, – пытаюсь я возражать. – Вовсе не значит. Я думаю о тебе каждый день».

«Смотри, – уверяю я. – Я прочту его прямо сейчас. Прочту немедленно, раз это так важно для тебя». Но с каждым словом, которое я пытаюсь прочесть, Бас все больше бледнеет. К тому времени, как я добираюсь до середины письма, передо мной стоит мертвец. Я не могу дочитать до конца, так как заливаюсь слезами. Когда я просыпаюсь, у меня сухие глаза, но простыни перекручены и пропитаны потом.

На следующий вечер, как раз перед комендантским часом, в дверь стучится Олли. Мама открывает, и он пускается в объяснения. Его мать плохо себя чувствует, и ему с отцом нужно сходить к ней в больницу. Пия боится оставаться дома одна. Не могла бы я пойти к ним и провести эту ночь с ней?

Моя мать ничего не отвечает и даже не смотрит на меня.

– Делай что хочешь, Ханнеке, – говорит она.

– Значит, мне нужно пойти к Олли, – заключаю я.

Правда, с матерью Олли все хорошо, а Пия, вероятно, сейчас делает уроки. Отправка Мириам должна начаться через два часа.

Нам приходится очень тихо стоять под навесом мясной лавки. Место выбрано удачно: как я и рассчитывала, навес и смешная корова скрывают нас. Две пары солдат прошли мимо, не заметив нас. Я надеюсь, что небо останется ясным. Если начнется дождь или пойдет снег, не исключено, что один из немцев захочет укрыться под навесом.

Я знаю, что Виллем неподалеку, в нескольких кварталах от нас. Он прячется там, со сменной одеждой для Олли.

Потому что Олли, Оливье, Лоренс Оливье (как шутливо называл его Бас), сейчас в серой форме гестапо, принадлежащей мужу Элсбет. Она широковата в плечах. Если внимательно приглядеться, станет ясно, что что-то не так.

Вот каков план: мы с Олли должны ждать под навесом появления колонны. Ему нужно остановить солдата, конвоирующего арестантов. Он должен сказать, что у него приказ обыскать детскую коляску в связи с контрабандой. Олли заберет камеру. Затем встретится с Виллемом и переоденется, чтобы соседи не увидели его в военной форме. Наверное, Олли нервничает, но не показывает этого. Он смотрит на людей, которые торопятся домой. У нас есть по крайней мере полчаса. Мы заняли позицию незадолго до комендантского часа. И сейчас убиваем время, напоминая друг другу о деталях операции.

– У тебя всего минута, чтобы увести ее, – резко говорит Олли. – Я буду расспрашивать их о коляске и покажу фальшивый приказ, который сделал Виллем. Буду тянуть время, сколько смогу. Но у тебя нет ни одной лишней секунды. И никто не должен тебя видеть.

– Я знаю, Олли.

– А потом вы побежите по улице и завернете за угол. Там я с тобой встречусь и…

– Олли?

Мы снова замолкаем. Я знаю все, что он может сказать, потому что мы сто раз повторили детали плана. И меня сто раз предупреждали: нужно найти Мириам и увести, пока Олли будет забирать камеру из коляски. Иначе девушку не удастся спасти.

И тогда я подведу ее.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Олли.

– Ни о чем, – отвечаю я. – А ты?

Он отворачивается, и ночные тени скрывают его лицо.

– Я думаю о Басе.

– Да?

– А разве ты не думаешь о нем?

Думаю. Я думаю о нем всегда. Бас катается на коньках вместе с мамой. Бас приносит мне пирог. Бас сводит меня с ума. Бас живой. Бас мертвый.

– Сегодня я думаю о… – Он останавливается и сглатывает слюну. – Я думаю о том, что случилось с Басом в момент вторжения. Когда он понял, что, скорее всего, умрет.

– Было ли ему страшно? – Мне легко закончить мысль Олли, потому что я сама часто об этом думала.

– Он мучился? – продолжает Олли.

– Сердился? – предполагаю я.