Моника Хессе - Девушка в голубом пальто

– Ханнеке, я надеюсь, ты не поймешь это превратно, – начинает он. – Просто дело в том, что мы бы планировали операцию с немецкой формой заранее, за несколько недель. Ты мне нравишься. Я думаю, ты сильный человек. Но Олли… Он мой лучший друг. И я не могу допустить, чтобы с ним что-нибудь случилось. С любым из нашей группы. Я хочу, чтобы ты сказала, что мы можем на тебя положиться.

Вот уже два года у меня ни разу не возникало желания, чтобы кто-нибудь на меня положился. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь зависел от моей воли. Но теперь я видела колонну, видела центр депортации, видела детский почерк испуганной девочки, видела храбрых людей, вынужденных прятаться. Поэтому я отвечаю Виллему:

– Вы можете на меня положиться. Я сделаю все, что в моих силах.

У меня комок в горле, и я отвожу взгляд. А когда снова смотрю на Виллема, то замечаю, что он сильно обеспокоен.

– Надеюсь, у тебя все в порядке, Ханнеке. Если хочешь о чем-нибудь поговорить, я ничего не расскажу остальным, – предлагает он.

Виллем так искренне это произносит, что я закусываю губу до крови. Все случившееся за последние сутки давит на меня.

– Нет, ничего такого. У меня все прекрасно. Просто я… я плохо сплю, – признаюсь я в конце концов. – Я плохо сплю с тех пор, как умер Бас.

Это неполное объяснение, но я впервые затрагиваю эту тему при ком-то.

Виллем берет меня за руку.

– Баса этим не вернешь, Ханнеке. Да ты и сама знаешь. И вот что я тебе скажу: ты можешь спасти Мириам – и по-прежнему не спать по ночам.

У звонка другой звук. Раньше это было слабое дребезжание, а теперь он звучит чисто, как колокольчик. Сначала я подумала, что забыла этот звук. Но как же я могла забыть, если слышала его сто раз, двести, пятьсот?

Наверное, Элсбет купила новый звонок, когда родители переехали к бабушке. Они с Рольфом остались в квартире, в которой она выросла. Странно думать о ней как о жене, занимающейся хозяйством в доме. Интересно, содрала ли она обои в гостиной? Она всегда считала их уродливыми, а теперь у нее есть на это деньги.

Никто не идет открывать дверь, и я снова звоню, прижимаясь лицом к стеклу. Та же самая гостиная. Те же самые обои.

Я знала, что буду нервничать, придя сюда. Но я не ожидала, что мне будет так страшно. И придется делать такие усилия, чтобы не убежать.

Ничего – ни звуков изнутри, ни бликов света от настольной лампы. Дома никого нет. Так лучше, говорю я себе. Безопаснее. Легче. Я обдумала миллион непредвиденных обстоятельств: она дома, он дома, оба дома. А этот сценарий – лучший для меня. Вот почему я пришла сейчас: семья Элсбет всегда устраивает грандиозный воскресный обед в доме ее бабушки. И я держу пари, что эта традиция продолжается и во время войны. Так почему же я так разочарована, не увидев лица Элсбет?

И еще одно не изменилось в доме: запасной ключ, как всегда, на верху дверной коробки. Он слегка ржавый и холодит руку.

Да и запах тот же самый: пахнет гвоздикой и стиральным порошком. Это запах, присущий семье Вос. Он так хорошо мне знаком, что действует успокаивающе. Но на этот раз я не гость, напоминаю я себе. На этот раз я работаю.

Я проскальзываю в квартиру. Спальня родителей наверху, в конце холла. Я почти никогда не заходила внутрь. Элсбет иногда прокрадывалась туда и возвращалась с румянами мамы, и мы учились краситься. Как только я захожу в эту комнату, мне становится ясно, что я ошиблась. Спальня выглядит необитаемой. На постели валяется какое-то недошитое платье.

У меня замирает сердце. Если Элсбет и Рольф не перебрались в спальню родителей, значит, придется зайти в ее комнату. А я так надеялась этого избежать! Нужно вернуться к лестнице. Первая дверь направо.

Я открываю дверь, и меня сразу же обступают призраки. Я провела столько дней в комнате Элсбет! Мы упражнялись в танцах, притворяясь, будто делаем домашние задания, и болтали о наших любимых кинозвездах. Мечтали о том, как вырастем, как у нас одновременно родятся дети, и в конце концов мы вместе состаримся и будем гулять по площади, поддерживая друг друга под руку. Прекрати. Немедленно прекрати !

У двери висит халат. На рукаве дырка. Элсбет прожгла халат, когда мы тайно курили сигареты на балконе.

Чтобы не поддаваться эмоциям, я цепляюсь за реальные детали. Элсбет делила эту комнату со старшей сестрой. Шкаф Нелли был слева, а шкаф Элсбет – справа. Поселившись с мужем в доме, где провела детство, она наверняка отдала ему шкаф Нелли. Это так похоже на Элсбет: посоветовать мужу просто отодвинуть вещи сестры в сторону, чтобы освободить место для своих. Может быть, он обнаружил один из забытых бюстгальтеров Нелли, и Элсбет хохотала при виде его смущения.

Я открываю левый шкаф. Да, я права. Внутри аккуратно выглаженная мужская одежда (брюки, рубашки) висит на плечиках. Это вещи, которые носит муж Элсбет. Рольф. Ее новая жизнь, в которой мне не нашлось места.

Но формы здесь нет. Я проверяю дважды. У него должно быть по крайней мере две: одну носит, вторая в стирке. Но в шкафу ничего. Формы не видно ни на стульях, ни на кровати, застеленной наспех. Где же она может быть?

Вернувшись в коридор, я открываю кладовку для белья. Внутри плетеная корзинка, в которой полно измятых полотенец и простынь, отложенных для стирки. Я роюсь в ней в поисках серого и черного – цвета смерти, цвета гестапо. В самом низу я замечаю что-то темное и вытаскиваю эту вещь.

Как же я могла забыть? Бабушка Элсбет дарила все в двух экземплярах. «Миндалины» не понравились Элсбет, и она отдала платье мне. Как она хихикала, когда я надела это ужасное нечто! Но ей пришлось оставить близнеца – второе платье унылого цвета.

От него пахнет Элсбет, пудрой и духами. И я сразу же вспоминаю подругу в этом платье. Она строила гримасы, когда мать настаивала, чтобы она надела его на вечеринку. Приходилось подчиняться, но она старалась «нечаянно» пролить на него пунш. При этом она щебетала о том, как хорошо целуется Хенк, и с умудренным видом говорила мне, что первый поцелуй не идет ни в какое сравнение со вторым.

Я целовалась с Олли, Элсбет. Я целовалась с Олли – а Бас мертв – как у тебя дела? – разве не глупо, что наша дружба закончилась из-за того, что ты полюбила мальчика? – или именно так и бывает?

Я засовываю платье в корзинку для грязного белья и хватаюсь за черный воротник, который вдруг высунулся. Рубашка Рольфа. И как раз когда я начинаю вытаскивать брюки того же цвета, открывается парадная дверь.

Не раздумывая, я ныряю в кладовку, втискиваясь рядом с плетеной корзинкой. В руках я сжимаю мятую форму Рольфа. Я прикрываю скрипучую дверцу шкафа, оставляя щель. Если ее закрыть полностью, раздастся громкий щелчок. Сердце громко колотится, и я уверена, что этот звук слышен всем. Я приказываю сердцу успокоиться, но оно не слушается.