Сара Бергман - Съевшие яблоко

Устроившись на краю скамейки, Лиза беззастенчиво вытащила из пакета заранее купленные банки пива — здесь было можно.

Девчонка довольно пшикнула язычком банки и сделала глоток. Завозилась на сиденье, устроилась поудобнее, и даже расстегнула теплую куртку. Видно было, что она тут не в первый раз. Не успев даже как следует отпить она ткнула Никиту локтем в бок и указала на прилавок:

— Возьми еще.

Парню пришлось встать и, неловко лавируя между столами, протолкаться к прилавку. На стойке красовалась пыльная вазочка с надписью «8 марта» и дряхлой бумажной гвоздикой, рядом банка с еловой веткой — тоже искусственной и мишурой, оставшейся с нового года. Меню пылилось в захватанном жирными пальцами файле:

…гречка — 30 рублей (вх. 100 гр)…

…салат из капусты — 45 рублей (вх. 150 гр)…

…пиво «Балтика»…

Никита повысил голос, привлекая внимание продавщицы:

— Пиво, пожалуйста. Две банки, — и протянул смятую сотню.

Здесь его возрастом тем более никто не поинтересовался.

Тем временем компания кавказцев за соседним столиком совсем развеселилась, к парням подсели дешевые молоденькие девицы, которые теперь громко и визгливо смеялись, стреляя алчными взглядами и быстро соловея с коньяка.

Лиза приняла протянутую банку, одобрительно кивнула и, брякнув ее на стол, повернулась к Никите:

— Ну, давай что ли?

И как-то спокойно, очень по-деловому повернулась и прижалась мокрым ртом к его губам.

Ощущение было неприятное, склизкое. Никита оторопел и, от растерянности раскрыв рот, во все глаза уставился на приятельницу. Впрочем, она глаз тоже не закрывала, поэтому он очень близко увидел черные Лизины зрачки в обрамлении карих радужек. Ресницы у нее были странно белесые и потому казалось, будто их нет вовсе.

Во всем этом было что-то мерзкое и жутко противное. Никита уже встречался с девушкой и точно знал, что нужно делать в таких случаях. Водить в кино, провожать до дома, смеяться и делать вид, что внимательно слушаешь. А уж когда дело доходит до поцелуев, начинать должен непременно парень. В подходящий момент в романтической обстановке. Во всяком случае, в обстановке, которую девушка могла счесть романтической.

«Света» таковой не была. И тем более такой девушкой не была Лиза. Лиза вообще не была девушкой. Она была… Лизой.

Никита не выдержал и резко отвернул голову, будто уворачивался от насильно впихнутой ему в рот ложки. Так его пичкала материна подруга — тетя Лена, когда Никите было пять лет.

У него запылали уши. Язык у Лизы был холодный после пива, мокрый и слюнявый. А изо рта тащило куревом и перегаром.

Че не так? но Лиза не обиделась. В спокойных глазах девчонки стоял только вопрос и никакого негодования.

— Не, — Никита смущенно отвернулся, — не надо больше.

И уже хотел начать пространное невнятное объяснение, которое где-то когда-то слышал и считал подходящим к делу: она-де отличная девчонка, и очень привлекательная, но видимо просто не для него, потому что он не хочет торопиться и ищет ту единственную. Но не успел. Лиза внимательно к нему присмотрелась и вдруг весело расхохоталась:

— Так ты че, нетраханный что ли?

Она смотрела прямо в глаза, и Никита, не выдержав, залился яркой краской. Такой яркой, что сомнений не оставалось — угадала.

Парню захотелось провалиться сквозь землю.

Но Лиза этого его желания не поняла, и вместо смущения панибратски больно ткнула его под ребра острым локтем:

— Уси-пуси, какой маленький, — со своеобразной нежностью закинула руку ему на плечо. И успокоила, — хули тут делать, научим.

Потом одной рукой сунула банку пива ему, другой взяла свою.

И Никиту вдруг понял — перед ней нечего стесняться. У Лизы не было правил и запретов. Мамы, которая бы вечно нудела, что хорошо, а что плохо и что можно, а что нельзя. Лиза вообще не умела смущаться и ей никогда не бывало стыдно. У нее все было запросто.

Он испытал острое чувство зависти. И благодарности, потому что она сама того не осознавая легко избавила его от едва ли не самой большой неловкости в жизни.

Постоянно отсутствие дома Лизы устраивало не только саму Лизу. Пользуясь тем, что ее нет и не рассчитывая на сознательность подопечной, профессор все же решился и сам вошел в детскую комнату. В понедельник, непосредственно перед приходом проверяющей.

Там все выглядело именно так, как он и предполагал. И Денис Матвеевич, кряхтя и ругаясь про себя, принялся самолично вычищать царящий кавардак.

Вымыл полы, разложил вещи в шкафу, собрал немногочисленные и почти все без исключения сломанные игрушки. Иначе, по мнению профессора, в комнату просто невозможно было бы зайти. Подоконник оказался завален тетрадками, занавеска облита чем-то сладким и липким, кровати не заправлены, а под одной из них Денис Матвеевич даже обнаружил тарелки с остатками картошки, подернутыми налетом плесени и чашки с коричневыми ободками от недопитого чая.

Теперь, когда профессор попрятал одежду и вычистил комнату до зеркального блеска, трудно было поверить, что в ней вообще кто-то жил, а тем более дети.

Он был готов к проверке.

Но к его сожалению все с самого начала пошло как-то не так. Сотрудница органов опеки и попечительства, ожидание которой стоило стольких нервов Денису Матвеевичу, вопреки обещаниям, сильно опоздала. Звонок в дверь раздался только без пятнадцати шесть. А Лиза, уже два часа как ушедшая забирать Яна из садика, к тому времени еще не вернулась и Денис Матвеевич не находил себе места. Его не беспокоило, что детей нет дома — это было делом привычным, его занимала мысль как этот факт расценит проверяющая. И не покажется ли ей, что такое попустительство свидетельствует о слабом контроле с его стороны.

Профессор, открывая дверь, был как на иголках.

На пороге стояла чрезвычайно полная, тяжелодышащая женщина. Едва кивнув и не меняя сварливого выражения лица, она шагнула через порог и грузно выдохнула. Вся фигура работницы соц опеки выражала крайнюю степень раздражения. Как назло в доме не работал лифт, ей пришлось подниматься пешком, а это далось женщине с явным трудом. Она коротко окинула взглядом встречающего, брезгливо поджала губы и сквозь зубы поздоровалась, любовно прижимая к обширной груди портфель с документами.

— Здравствуйте, проходите пожалуйста. Раздевайтесь… тапочки? — Денис Матвеевич был суетлив и угодлив до чрезвычайности.

Проверяющая с пыхтением расстегнула дубленку, явив лиловое шерстяное платье и большие каменные бусы, неровно лежавшие на грузно вздымавшейся груди. И, не разуваясь, тяжело опустилась на скрипнувшую обувницу.