Сара Бергман - Съевшие яблоко

Лиза и в самом деле не думала наводить порядок, она даже не поняла зачем это делать. Как не понимала какое отношение к ней лично имеет приход социального работника. Она многих таких повидала: до смерти матери, после. И даже если их появление на какое-то время меняло жизнь Лизы, как правило, ей не становилось от этого ни хуже ни лучше.

Так что она привычно отвела Янку в садик, отсидела уроки и пошла гулять. Профессорскую квартиру Лиза не любила и проводила время где угодно, лишь бы подольше туда не возвращаться.

Сейчас она сидела на холодном бетонном парапете, зябко ежилась и курила. Ноги девочка скрестила по-турецки и пачкала грязными подошвами длинную юбку. В тесном закутке за гаражами ее сутулую фигуру мог разглядеть только человек, намеренно свернувший на запорошенную едваутоптанным снегом тропинку.

Раздался хруст снега, девочка подобралась:

— Чего так долго? — и недовольно подняла взгляд на подошедшего Никиту.

Парень пожал плечами, бросил на землю тяжелый ранец и присел рядом:

— Историчка задержала.

Лиза понятливо хмыкнула и протянула ему сигарету. С довольным видом кивнула на полный пакет и гордо хмыкнула:

— Старик денег отвали — живем.

В пакете Никита обнаружил две заиндевевшие полторашки и початую пачку сигарет. Он с сомнением достал бутылку и повертел в руках. Лиза проследила за его движением и скривилась:

— Че на улице что ли дуть будем? — девчонка выдохнула сизую струйку, ярко-очерченную в морозном воздухе. И протянула, — холодно.

Никита подумал и с сомнением предложил:

— Может в кино сходим?

На лице Лизы отразилось недоумение:

— А хули там делать?

Они то ли дружили то ли приятельствовали, во всяком случае встречались почти каждый день — курнуть и попить пивка.

После чего Лиза шла куда-то еще, а Никита бежал домой, прежде, чем его отсутствие заметит мать. Та свято верила, что парень каждый день на тренировке, а Никита не спешил ее переубедить. Не то чтобы врал, но отделываясь неопределенным хмыканьем уходил от назойливых расспросов.

По правде говоря, сам он ненавидел лыжи. И вообще не любил в чем бы то ни было соревноваться — напрочь был лишен спортивного характера.

С куда большим удовольствием проводил время с Лизой, чем бегал по лесу в мокрых ботинках и взмыленной шеей. К тому же она не требовала от него хороших оценок, не упоминала беспрестанно про выпускной класс, про физмат, к которому тоже совершенно не лежала душа. И вообще, она никогда ни о чем не выспрашивала и не давала советов. Что придавало общению с девчонкой характер веселый бесшабашный, отдающий чем-то запрещённым, а потому захватывающим.

Но как бы весело с Лизой не было, с каждым днем гулять становилось все сложнее. Домофон в облюбованном ими подъезде починили, а на улице холодало и пиво застывало в животе.

Тем временем Лиза щелчком отбросила окурок, спрыгнула с парапета и одернула замявшуюся куртку:

— Пошли.

И быстрой мальчишечьей поступью направилась в узкий проход между гаражами. Никита едва успел подхватить пакет и рюкзак, прежде, чем ринулся за ней.

Девчонка шла быстро и уверенно, почти не глядя на дорогу. Руки грела в рукавах и что-то мурлыкала себе под нос.

Задние торговые ряды рынка к которому они вышли кипели. Плотно закутанные торгашки стояли нахохлившись и приплясывая на месте. Пахло пылью и овощами, сушеными березовыми вениками, резиной и дешевыми тряпками, плещущими на ветру. Ребятам то и дело предлагали купить клюкву и калину, насыпанную в поддоны.

Лиза тоже замерзла и, ловко ныряя под перекладины ограждений, все ускоряла шаг. Пока наконец не свернула на узкую улочку идущую вровень с последним торговым рядом. Тротуар там перегораживали припаркованные машины, проезжая часть пестрела ямами и выбоинами, у стен грудились сугробы свежего снега.

— Сворачивай, — девчонка неожиданно дернула Никиту за рукав, увлекая за собой в неряшливого вида обшарпанную дверь, под дешевой вывеской «СВЕТА».

Со стороны улицы у двери стояли двое парней неопределенной национальности в черных кожаных куртках. Они дымили, топчась на покрывающих снег окурках и торопливо переговаривались на крикливом гортанном языке. На подростков парни не обратили ровным счетом никакого внимания, только один недовольно посторонился, когда Лиза открывала дверь.

Пивнушка под названием «Света» располагалась в полутемном подвале, в который пришлось спускаться придерживаясь за стену. Лестница скрипела, снизу распространялся неаппетитный запах несвежей еды, терпко несло потом и застарелым перегаром. У дверей столового зала к нему примешивалась удушливая сигаретная вонь, которую тянуло сверху.

— Пошли сюда, — Лиза радостно приметила свободный столик и потянула приятеля за собой.

Было темновато и очень шумно. От обилия разгоряченных тел воздух нагрелся и становилось трудно дышать. Голоса, споры, выкрики и пьяный смех накатывали со всех сторон, звенела посуда, скрипели отодвигаемые и пододвигаемые стулья, стучали столовые приборы, бряцали бутылки и стаканы.

— Нигокун кучо рафти! [1] Смотри, куда идешь (тадж.) — Никита получил ощутимый тычок в бок. засмотревшись, он заградил путь низкорослому узкоглазому мужику в грязном строительном ватнике. Который и обругал его, спихивая со своего пути.

— Извините, — сконфуженно промямлил парень, поспешно делая шаг в сторону. Мужик уходя раздраженно вскинул руку:

— Очата гом! [2] Я твою маму имел (тадж.)

Никита ничего не понял, но покраснел до корней волос.

Пивнушка была забита под завязку и кипела как чайник на плите. В углу торопливо и жадно ели таджики-гастарбайтеры. Они почти не разговаривали и не снимали заляпанных краской теплых курток. Хлеб брали черными от грязи немытыми руками. У окна раздачи, перед которым трудилась раскрасневшаяся бальзаковского возраста тетка в несвежем фартуке, сидели ребята с Кавказа. Никита не различал национальности, никогда бы не отличил аварца от грузина, а абхазца от азербайджанца, но почему-то сразу понял, что они «с Кавказа». По оживленной жестикуляции, нарочито-громкому говору и отдающим синевой подбородкам. В углу сидели местные алкаши — стол их был заставлен пустыми пластиковыми стаканами и бутылками. Они почти не закусывали, временами тяжело вздыхали и любили друг друга пьяной русской любовью.

Клеенка на столе, за которым устроились ребята, была линялой, прорезанной в нескольких местах и липла от застарелого несмытого жира.

Надо всем этим гнусавый голос похабно выводил:

Висящий на стене плазменный телевизор был выключен, вместо него скрипели старые колонки на пыльной полке. Они хрипели и нестерпимо громко орали, но это никого не смущало.