Сара Бергман - Съевшие яблоко

Классная сына — немолодая, приближающаяся к шестидесяти женщина, была энергичной и властной. И дисциплина у нее всегда сохранялась железная. Так что даже над ее забавной внешностью ученики суеверно побаивались смеяться. С возрастом учительница изрядно полысела, волосы красила редко: потому бледно-голубоватый череп ее едва прикрывали наполовину седые, наполовину рыжие пряди. Тонкие губы Кпитолина Елисеевна по советской привычке подводила ярко-красной помадой — не для красоты, а для порядка.

Учительница поставила на стол чашки и блюдце с печеньем, засунутое в полиэтиленовый пакет. Но в кабинете так ядрено пахло химреактивами и средством от моли, источаемым старой шубой классного руководителя, что аромата чая не ощущалось. Впрочем, сама Капитолина Елисеевна запахов давно не замечала, с удовольствием разливая по чашкам кипяток.

И от нее веяло такой солидностью, неколебимой уверенностью, что Елене Станиславовне на мгновение стало легко и спокойно, будто маленькой девочке рядом со взрослым, знающим ответы на все вопросы и могущим решить все проблемы.

Она присела за стол и из вежливости притянула к себе чашку, хотя совершенно не была расположена к чаепитию.

— Я хотела посмотреть какие оценки у Никиты, — чуть конфузясь повела она головой.

Классная удивилась:

— Так ведь собрание в конце месяца. — Она села напротив и нахмурилась в недоумении.

— Ну… — Елена Станиславовна замялась, — до конца месяца далеко еще, я хотела сейчас узнать, — немного смутилась и все же намекнула, — может, вы журнал принесете, вместе посмотрим.

Многие классные руководители так делали, и ничего им не стоило за спиной учащихся обсуждать с родителями и поведение и успеваемость, и журнал смотреть, да мало ли что еще для пользы ребенка. Но именно у Капитолины Елисеевны была странная, глубоко непонятная Елене Станиславовне щепетильность. Она работала по удивительному, идеалистически-нежизненному правилу — доверять своим ученикам.

И все же идя сюда родительница считала, что классная войдет в положение. И никак не ожидала того, что та вдруг сведет брови, откинувшись на стуле. И, отставив чай, строго, пытливо глянет, будто Елена Станиславовна и в самом деле маленькая девочка:

— Я оценки своего класса и без журнала знаю. А почему вы не спросите у Никиты?

Елена Станиславовна почувствовала себя неуютно и завозилась на стуле:

— Ой, ну что вы, — неуверенно махнула она рукой, — он же соврет.

Очевидно эти слова понравились Капитолине Елисеевне еще меньше, и голос старого педагога построжел:

— А с чего вы так решили? — классная покачала головой, — мне лично Никита кажется мальчиком очень правдивым. У вас хороший ребенок — ответственный, прилежный. — Она по учительской привычке оперлась локтями на стол, — бывает, конечно, поленится немножко — троечку схватит. Но исправляет всегда. Почему вдруг такое недоверие?

И пытливо, властно посмотрела на посетительницу.

Елена Станиславовна смешалась. Она и сама толком не знала, что сказать: что Никита пьяный домой пришел — да и не пьяный, слегка лишь нетрезвый, или что голос на нее повысил. Классная руководительница отмахнется от таких мелочей, ей не объяснишь, из-за чего беспокоится мать.

Но объяснять и не пришлось. Глядя на гамму переживаний на лице родительницы учительница сама поняла и понимающе улыбнулась:

— Девочки, приятели?

Елена Станиславовна сокрушенно кивнула:

— Боюсь, как бы совсем от рук не отбился.

Но Капитолина Елисеевна отнеслась к ее словам возмутительно небрежно:

— Елена Станиславовна, голубушка, ну семнадцать лет парню. Они же взрослеют — пора уже. — Она посмотрела на родительницу и сменила тон на доверительно-успокаивающий, — возраст сложный, надо перетерпеть. У них сейчас родители на второй план отходят, уже и своя жизнь появляется, друзья, интересы…

Эти слова повергли Елену Станиславовну в негодование и заставили пойти красными пятнами. Классной руководительнице рассуждать было легко — сама она не имела не то что сына, а вообще детей. Ни мужа, ни забот. Жила одна — для себя самой. Только чужие дети вокруг. Да откуда ей знать, что может переживать настоящая мать?

— Какие интересы?! Ему поступать в этом году! — не сдержалась она и голос ее зазвенел. Только она — мать — понимала насколько серьезный сейчас период у Никиты — летом ему сдавать экзамены, и непременно нужно поступить на физмат. Ведь тут в Балашихе есть филиал, а учиться в Москве, жить непонятно где, непонятно с кем — подумать было страшно. А потом первый год обучения — самый сложный. Сессии, нервотрепки. Да и работу найти после ВУЗа сейчас непросто. У Елены Станиславовны сын один — вся жизнь в нем.

— Вы с ним разговаривать пробовали? — классная внимательно посмотрела на посетительницу. Но та только махнула рукой:

— Да я только и делаю, что твержу, он же не слушает.

— Когда одна вы говорите — это не разговор. Елена Станиславовна, вы пробовали с ним поговорить? — и с нажимом сделала ударение на последнем слове.

И тут Елена Станиславовна не выдержала:

— Да какие тут уже разговоры! — выкрикнула она. — Меры надо принимать. Он же приходит поздно, пивом пахнет. Где шляется не говорит.

Но на учительницу ее страшное признание будто и впечатления не произвело. Даже взгляд ее не изменился, а наоборот, смотрела она снисходительно, будто с ребенком малым разговаривала. И как танк продолжала гнуть свое:

— Елена Станиславовна, послушайте меня. Я человек пожилой и всю жизнь проработала с детьми. — Она сделала успокаивающий жест, не позволив перебить, — ведите себя аккуратнее. Не допускайте прямых запретов. — И хотя взгляд родительницы оставался непонимающим и даже возмущенным, преподавательница не смущаясь продолжала, — чем больше вы будете запрещать — тем больше ему захочется сделать наперекор. Это же подростки.

— Молчать? Смотреть как ребенок мой скатывается? — от негодования и волнения у нее начали трястись руки и губы, голос возвысился и стал неприятно визгливым.

— Искать компромисс. Никита сейчас в таком возрасте, в котором все воспринимается очень остро. Елена Станиславовна, если вы в будущем хотите со взрослым сыном сохранить близкие отношения, сейчас нужно перетерпеть, сделать так, чтобы он почувствовал в вас друга, а не контролера. — И неодобрительно покачала головой, — вы же не цербер.

— Не цербер, не цербер. А делать-то мне что?!

Елена Станиславовна была разочарована до глубины души. Нет, классная не понимала ее. Безразлично, буднично говорила будто о совсем незначительных, естественных вещах. В то время как она — мать, буквально волосы на себе рвала.

И только воспитание не позволило Елене Станиславовне высказать той в лицо все, что она подумала. Впрочем, и слушать дальше родительница тоже не стала. Она давно уже не маленькая девочка, чтобы ее вот так вот поучали и воспитывали. А потому и разговор прервала быстро и, пожалуй, даже грубовато. И чай не допила, и не дослушала. Попрощалась скомкано и вышла, несясь по коридору, кипя от возмущения. Да так быстро, что сумка ее колыхалась и стучала по ноге. Но этого Елена Станиславовна вовсе не замечала. А только негодовала по поводу попустительства классной. И думала о том, что если бы не она, если бы мать не спохватилась вовремя, так бы никто и не заметил, как скатывается ее ребенок. А все эти теории воспитания и терпимости на самом деле ерунда и жизнь ребенка зависит только от родителя, чей долг оградить, уберечь. И любыми мерами, пока до беды не дошло.